Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Мартовская ночь приятно прохладная. В лесу свежо после прошедшего дождя. Стайлз и Скотт, припарковавшие джип у начала тропы, шагают нога в ногу по направлению к природному парку.

В далеком прошлом мотоциклисты облюбовали это место и превратили в мотодром, на который приезжали все, имеющие хоть что-то двухколесное, а поскольку Стайлз со Скоттом в детстве имели велосипеды, они гоняли сюда тоже, правда, недолго. После нескольких несчастных случаев, произошедших здесь с несовершеннолетними, правоохранительные органы запретили использовать парк в качестве мотодрома и повесили на дерево соответствующую табличку, гласящую: «ВЪЕЗД В ПАРК ЗАПРЕЩЕН»; Стайлз видит эту табличку, когда, проходя мимо заброшенной станции рейнджеров, поднимает взгляд.

После запрета парк снова превратился в обычную зону отдыха. Но поскольку из-за мотоциклистов вместо травянистого поля осталась лишь накатанная траса, напоминающая безжизненную вулканическую поверхность, место перестало пользоваться большим спросом у любителей природы или шашлычников. Сейчас парк остается в почете разве что у подростков, ищущих тихое место, чтобы напиться.

Собственно, за этим Стайлз и притащил сюда Скотта. Напиться.

Дело в том, что у них обоих дома сегодня родители, а распивать спиртные напитки на детской площадке всегда рискованно, поэтому они решили, что лучше уж они сделают это в лесу. Вариант с тем, чтобы потерпеть до завтра или следующего удобного дня, когда бы Ноа был в ночную смену, Стайлз даже не рассматривал, он нуждается в алкоголе именно сегодня.

Стайлз наступает в лужу и чуть не поскальзывается.

Скотт ловит друга за локоть: — Осторожнее.

— Ага, точно, чувак, — Стайлз крепче сжимает бутылку «Джек Дэниэлса». — Кстати, о том, что я понял, что я гей…

— Снова? — устало спрашивает Скотт. — Я думал, ты уже все высказал, пока мы ехали.

— Куда уж там, — усмехается Стайлз.

По его смешку Скотт понимает, что его друг сейчас снова будет много говорить. Так оно и происходит.

— Я хотел сказать, что это, типа, так странно. Я осознал это так внезапно, когда просто дрочил утром в душе…

— Без подробностей, — молит Скотт.

— Прости… Просто, меня не возбуждает Лидия, серьезно? Как я мог годами не понимать этого? Почему я только в тот момент понял, что она меня никогда не возбуждала? И почему я никогда особо не задумывался над тем, что всегда представлял мужчин? Это как-то глупо… Я думал, что мне интересны парни в порно, ибо я просто вживаюсь в их роль и так чувствую себя альфа-самцом или типа того… но нифига! Мне нравятся члены, воу! — Стайлз дергает головой. — Я просто в шоке. До сих пор не понимаю, как мог реально еще сомневаться в своей ориентации… Все, оказывается, так до забавного элементарно.

Стайлз останавливается, когда они доходят до более-менее приглядного ухаба, и разворачивается к другу. Подняв бутылку виски на уровень лица, Стайлз торжественно говорит: — Надо обмыть. Сегодня родился гей-Стайлз-Стилински.

Скотт улыбчиво хмыкает: — Ты рад?

— Я очень рад, — Стайлз подпрыгивает на носочки. — Теперь я лучше знаю, кто я такой. Это, ну, я чувствую легкость.

— Теперь-то хоть не будешь Дэнни доставать? — ласково дразнит Скотт. Замечая каменистый ухаб, похожий на пенек или табуретку, он на него присаживается.

— Буду! Но чтобы он нашел мне парня. Не хочу сидеть в девственниках до пенсии.

Стайлз принимается откручивать крышечку. В лесу темно. Луна слабо освещает поляну. Из-за лунного света кожа Стайлза кажется белее обычного, а от ночной изморози у Стайлза закоченели пальцы рук, из-за чего они отказываются его слушаться. Неподалеку Стайлз замечает металлическую бочку, вроде тех, у которых в драматических фильмах бездомные греются под мостами. И в голове Стайлза тут же возникает план по разрешению проблемы.

— Есть спички?

Скотт поднимает голову. — Зачем?

— Чтобы было тепло и светло, балда, — закатывает глаза Стайлз и начинает искать по своим карманам. — Нэ, ладно, кажется, у меня была зажигалка… О, класс, нашел! Эй, можешь насобирать хворост?

— А ты сам не можешь? — Скотт устало вздыхает.

— Могу, но… Че ты такой безрадостный, чувак? — Стайлз носком пинает носок Скотта. — Опять думаешь про Эллисон?..

— Нет! — Скот прерывает Стайлза. — Сейчас меня гложет не это.

— А что тогда? — Стайлз наклоняется и берет бутылку виски с земли.

Скотт пожимает плечами: — Не знаю. Много разного. Например, альфа. Уже прошло шесть месяцев с момента, как все началось. Но я все равно не могу расслабиться и смириться со случившемся. Альфа чуть не убил Дитона, он мог бы заставить меня убить вас, он может в любой момент напасть на кого угодно, а мы все еще не знаем, кто он такой. Меня это убивает.

— На, выпей, — Стайлз вручает другу бутылку.

Скотт нехотя ее принимает и откручивает крышечку. Он почти делает глоток, но останавливается и отдает Стайлзу обратно. — Не хочу.

Стайлз цыкает и забирает виски. — Тогда иди собери хворост! Я слышал, медитативный труд наводит порядок в голове. Из-за этого многим людям нравится мыть посуду или пылесосить.

— Ага, — хмыкает Скотт, он все-таки встает. — Просто так и скажи, что замерз.

— Ну… — усмехается Стайлз, — и это тоже.

Скотт уходит за хворостом.

Когда он возвращается, набрав веток, Стайлз уже валяется на земле и немного пьян.

Так Скотт понимает, что разводить огонь в бочке придется тоже ему.

Скотт сидит на ухабе, смотря на огонь. Языки пламени отбрасывают на лицо оборотня извилистые тени.

Прошло не так уж много времени, но Стайлза уже подразвезло, он лежит на земле, совсем не замечая ее холода, и покачивает коленкой; язык Стайлза заплетается время от времени, когда Стайлз болтает.

Скотт не особо слушает друга, собственные мысли все еще не покидают его голову, катаясь там, как комок колючей проволоки и цепляясь за встречающиеся на пути крошки, мысли поменьше.

В результате сего у Скотта начинает болеть голова, чего он знает, быть не может, только если ушлый тип Крис Арджент не подмешал в виски, который Стайлз все же заставил его попробовать, волчью отраву, что, конечно, крайне мало вероятно, поскольку они со Стайлзом никому не говорили, что на самом деле пошли бухать в лес, а не рубиться в приставку в гости друг к другу.

— Знаешь, что меня особенно расстраивает, — Скотт пользуется заминкой Стайлза, чтобы вставить слово.

— Эллисон? — предполагает Стайлз.

— Нет, — вздыхает Скотт. — Я о волчьей теме… Меня укусили, когда я не был к этому готов. И хотя Дерек что-то рассказал мне, а что-то мы с тобой поняли сами, таким, как Дерек, я все равно никогда не буду. Он отлично держит себя в руках и, кажется, знает всю эту кухню. А я нет. Я могу лишь пытаться жить с тем, что случилось, дальше. Но как раньше никогда не будет, и это постоянно выбивает меня из колеи. Наверное, я никогда не перестану скучать по своей жизни до укуса… И никогда не научусь быть в волчих штучках таким, как Дерек. Он в этом плавает, как рыба, а я лишь барахтаюсь, как какой-то щенок.

— Я, фх, э-эм… А почему мы заговорили о рыбах и щенках? — Стайлз хмельно улыбается. — Прости, чувак, я немного отвлекся, мой, это, мой мозг, знаешь… ну?

— Онемел? — подсказывает Скотт.

— Ага, точно! Наверное, я просто замерз. Надо выпить еще… — Стайлз неуклюже тянется к бутылке. Но Скотт перехватывает ее первым.

— Думаю, тебе уже хватит.

— Я пьян? — спрашивает Стайлз.

— Ни капельки, — язвительно отвечает Скотт. Он легонько толкает Стайлза в плечо, от чего тот падает на спину.

Развалившись на земле, Стайлз продолжает болтать, а поскольку Скотт напомнил о оборотнях, на них и переключается его внимание.

— Кстати, о Дереке… Все ведь его теперь ищут, охотники, копы. Особенно копы. У папы под мышкой дело Дерека всегда с собой… Ха, забавно, он даже с моими детскими рисунками или табелем успеваемости так никогда любовно не обходился. Папа только о Хейле теперь думает, все пытается понять, почему он убил Лору, почему напал на нас в школе… — Стайлз смотрит на Скотта снизу-вверх, подняв брови, и спрашивает: — Думаешь, честно было соврать копам, что в школе за нами охотился Дерек? Он ведь вообще ничего не сделал.

— А что еще оставалось? — рассуждает Скотт. — Нельзя же было сказать, что это был чокнутый оборотень.

— Да… — соглашается Стайлз. — Странно бы звучало… Эй, как думаешь, кто он? Ну, альфа. Ты не думал о том, как он может выглядеть? Как давно он в Бейкон Хиллс? Или что у него в голове?.. Просто это так странно, что кто-то из людей может превращаться в такого ужасного монстра… Думаешь, он как человек тоже урод? Или красавчик? — Стайлз смеется. Когда он перестает, то морщится и шепчет: — Иногда мне кажется, что это мог бы быть Харрис. У него есть предпосылки быть злодеем, у меня от него мурашки…

— Не думаю, что это он. Я не чувствую в нем волка, — Скотт звучит слишком серьезно, словно бы уже обдумывал это предположение раньше.

— А змею? Он мог бы быть оборотнем-змеей… — Стайлз балуется, пальцами изображая клыки и шипя «пш-ш».

— Стайлз… — мягко вздыхает Скотт.

— Ладно, ладно, — Стайлз перестает показывать Харриса-змею. — Но ты зря мне не веришь. Говорю, Харрис точ…

ВГРР-РХР-РР!!!

Громкий вой, нарушивший покой в заповеднике, прерывает Стайлза.

Скотт тут же вскакивает на ноги. Глаза Скотта загораются желтым, как фары, а его руки сжимаются в кулаки, скрывая когти.

Пугающий рык, сотрясающий землю, продолжается еще несколько секунд. Когда рык стихает, Скотт точно знает направление, откуда это пришло. Откуда, а также Скотт почувствовал мощь звуковой вибрации и понимает, кто это был.

— Альфа, — потрясенно говорит Скотт. — Прости, Стайлз, мне надо его поймать.

— ЧЕГО?! — Стайлз пытается схватить Скотта за лодыжку, но не успевает. Тогда он кричит вслед убегающему другу: — Чувак, это очень плохая идея! Ты не можешь идти на альфу один… Эй, Скотт, стой, не бросай меня здесь одного! Как я уеду? Скотт…

Скотт полностью скрывается за соснами.

Стайлз видит, что остался один, но продолжает ворчать вслух:

— Аа-а, засранец! Я не буду собирать твои кишки, когда альфа порвет тебя на кусочки. Сам скажешь своей мамке, почему органы твоего пищеварения стали новой лесной достопримечательностью… Блин, как так можно-то? — Стайлз опять вопит: — Если ты думаешь, что ты неубиваемый, Скотт, то это не так. Слышишь, придурок? Ты блохастый, а не бессмертный. Вернись обратно, дуралей несчастный.

Боковым зрением в другой стороне Стайлз замечает тень.

— Скотт? — зовет он с надеждой в голосе.

Из-за деревьев кто-то выходит. В той части поля слишком темно, чтобы Стайлз сразу же смог бы идентифицировать личность.

Подсознание подсказывает Стайлзу, что фигура слишком большая и высокая для Скотта, и что это не Скотт…

Альфа… Сердце Стайлза пропускает удар.

Большая фигура раздваивается. И тогда Стайлз понимает, что это всего лишь люди. Люди. Не огромный, кровожадный монстр. Он начинает снова дышать.

Прищуриваясь, он разглядывает двоих парней, ступивших на более освещенную часть поля.

Первый — это большой черный парень, которого Стайлз спутал с альфой. Второй — его белый приятель, причем, вдвое ниже первого и такой неказистый, что Стайлз сперва принимает его за ребенка. Стайлз ошибочно расслабляется, думая, что все нормально. Взрослый с ребенком просто, видимо, тут гуляют и вышли спросить о рычании в лесу… Но парни приближаются, они почти доходят до него, и Стайлз видит, что «ребенку» не меньше двадцати пяти лет, если не все тридцать, а у большого черного парня за ухом торчит косяк.

Ощутив преступную ауру парней, Стайлз понимает — назревает конфликт.

Стайлз невольно начинает продумывать сценарии и планы, но на пьяную голову его мысли плохо вяжутся, а его тело кажется ему тяжелым и не подъемным, из-за чего он продолжает находиться в незащищенном виде на земле и с путаницей в голове.

Парни останавливаются в двух шагах от него.

— Тааак, — мерзко усмехается Большой, так Стайлз его мысленно называет. — Вы только гляньте на эту маленькую грязную сучку, — Большой чеканит слова, из-за чего из его рта вылетает слюна.

— Хм, — одобрительно хмыкает Мелкий, беззвучно посмеиваясь.

Стайлз напрягается.

Ему не нравится, как блестят глаза этих парней — будто бы они нашли что-то для себя интересное, — и как они сразу же начали с агрессии, словно бы они уже решили, как все будет происходить дальше. Это сбивает с толку.

Не помогает и то, что Стайлз не знает, что им ответить на провокацию и унижение. Он не был готов сегодня с кем-то драться. К тому же, это отличается от того, чтобы посылать школьных задир, не сильно возвышающихся над ним по силе или телосложению. Этот Большой Парень крупнее него раз в сто. В агрессивном ответе на агрессию просто не будет толка. Его просто побьют, и он поедет домой хромым.

Все слишком неожиданно и резко.

— Эм, ам… — изо рта Стайлза вылетают какие-то нечленораздельные звуки.

Глаза Стайлза округляются, из-за чего его взгляд становится точь-в-точь, как у испуганной, взятой на прицел лани. Одно неверное движение — выстрел.

— Ладно, чуваки, — Стайлз встает, расставив в стороны руки. Он берет с земли бутылку виски, цепляясь за единственную идею, как за спасательную соломинку. — Может, я отдам вам это и просто пойду? Договорились?

Он протягивает им бутылку.

Парни не соглашаются на меньшее.

По спине Стайлза пробегают мурашки, когда он понимает, что ему больше нечего им предложить. Значит, мирно с этими чуваками договориться у него не получится.

Двое переглядываются, словно бы обмениваясь телепатически своими темными мыслями; и Стайлз, не слышащий этой мысли, но чувствующий, что их идея ему точно не понравится, начинает паниковать, не зная, бежать ему или встать в оборонную позу… Что вообще в таких случаях делают?

Они обратно переключаются на него.

Мелкий говорит ему: — Не думаю, что это то, чего он хочет.

Интонация, с которой это было сказано, заставляет Стайлза замереть.

Чего?..

— Даа! — громко говорит Большой Парень, и Стайлз подпрыгивает от испуга. — Нахрен спиртягу, когда есть такая прелестная сучка… Дай угадаю, ты еще, небось, девственник?

— Сто пудов, — комментирует Мелкий. — Он выглядит, как целка, которая член никогда вблизи-то не видела. Гх-ха-гы…

— Точняк не видела, — соглашается Большой Парень. — Но ротик-то рабочий, ты глянь…

Большой Парень тянет к Стайлзу свои руки. Стайлз рефлекторно ударяет бутылкой виски, которую держит, по одной из рук. Удар получается неточным и слабым. В основном — мимо цели. Горлышко бутылки выскальзывает у Стайлза из вспотевших пальцев, и бутылка улетает в сторону.

Дальше все молниеносно набирает обороты.

Потеряв бутылку, Стайлз бежит.

Он успевает сделать два шага прежде, чем руки останавливают его и грубо тянут назад.

Ловушка. Он чувствует себя в ловушке и вертится в грубых объятиях, как сумасшедший, думая лишь о том, чтобы суметь выскользнуть — отпустите его, во второй раз он точно убежит. Он уедет домой. Забудет. Не будет никому говорить про этот инцидент. Он будет молчать. Просто отпустите его. Он этого не хочет. Это не может произойти с ним. С каким-нибудь другим чуваком из тру-крайм подкаста — да, но не с ним… Он не может допустить, чтобы предостережения его отца «-не шляйся один ночью по лесу, тебя могут убить или изнасиловать!» оказались пророческими. Он не хочет быть одним из тех несчастных детей, которых изнасиловали в юности, испортив им этим всю оставшуюся жизнь. С таким он смириться не сможет.

— Нет, пх-п… — Стайлз пинается, но его борьба только больше их веселит. — Мне это неинтересно. Отпусти меня… Мне надо к отцу… Мой отец ждет меня в машине. Ты, слышишь? Мой отец, блин, там.

Идея солгать про отца в машине возникает из ниоткуда.

На мгновение Стайлз даже верит, что это его спасет. Запугивать плохих парней отцом стало настолько привычным делом для Стайлза, что у него отложилось на подкорке, что упоминания отца достаточно, чтобы подозрительные личности от него отстали. Отца-шерифа все боятся. Никто не хочет трогать его ребенка. Но…

— Я так не думаю, — говорит Большой Парень. Он отпускает Стайлза, переставая заламывать ему руки, но тут же перемещает их так, что Стайлз оказывается в удушающем захвате.

Большой Парень душит Стайлза, прижимая его спиной к своему туловищу; из-за разницы в росте Стайлз вынужден встать на носочки.

— Ну, давай, позови папочку теперь, — издевательски просит Большой.

Стайлз пытается тянуть парня за пальцы или содрать с себя его руку, но у него ничего не получается, в этом огромном куске мяса слишком много силы и веса. Стайлз абсолютно беспомощен в состязании против этой глыбы. Не один на один.

Следующее, что Стайлз осознает, это то, что с него пытаются стянуть джинсы: Мелкий расстегивает пуговицу и ширинку на его джинсах и тянет их вниз, это дается Мелкому слишком легко, поскольку Стайлз устал, боится и не может продолжать пытаться бороться — он не знает, как может в таком положении отбиваться, он не может сделать этого физически… Он ненавидит себя за каждое свое решение, которое привело его сюда. За каждое свое решение, из-за которого он теперь не может из этого дерьма выбраться. Слабый. Жалкий. Тупой. Отвращение, злость и страх накрывают его волной.

Стайлз хрипит «не надо» и «хватит». Мысленно он молит Скотта вернуться, а когда этого не происходит, вместо того призывает отца возникнуть из ниоткуда.

Но ни Скотт, ни отец не появляются, когда джинсы сползают с его узких бедер.

Мелкий стаскивает джинсы по щиколотки Стайлза, но спустить их дальше не может, мешаются широкие кроссовки.

Холодный воздух кусает Стайлза за кожу, а прикосновения обжигают. Стайлз дергается и плачет, когда чувствует, как чужие мерзкие руки трогают его там, где никто его еще таким образом не трогал… Не так, думает он, должен был произойти его первый раз. Первый сексуальный опыт обязан быть неловким и милым, но точно не таким.

Стайлз не замечает, когда начинает плакать, задыхаться и о чем-то молить. Он не слышит, что он там лепечет, или что говорят его насильники.

Он словно бы падает куда-то в другое измерение, странно отдаляется от своего тела. Да, он знает, что он все еще здесь, но словно бы он уже ушел отсюда прочь, не домой, он знает, что до дома слишком далеко, а просто в темноту…

Вокруг темно.

Стайлзу одиноко и холодно. И он не в силах это остановить.

Парни смеются. Они гогочут, веселые и предвкушающие.

Затем хватка на шее Стайлза ослабевает, и его начинают толкать туда-сюда. Он шатается из рук в руки, чувствуя себя потрепанным футбольным мячом или легким клочком мусора.

— Давай, Джас, сначала ты, — говорит Большой Парень. — Я был первым в прошлый раз.

Мелкий ликующе хватается за свой ремень.

— Можешь подержать его? Хочу выебать его в рот.

— Слышала, сучка? — говорит Большой Парень Стайлзу. — На колени. У тебя есть работа.

Большой Парень без труда заставляет Стайлза упасть на колени, надавливая ему на плечи. Стайлз совсем не замечает боли от падения коленными чашечками на закапанный в землю под ними камень. Все внимание Стайлза сосредоточенно на Мелком, который расправляется со своим ремнем и вытаскивает член.

Если до этого у Стайлза оставалась какая-то надежда, что все еще может прекратиться, то сейчас вера в то, что у него получится избежать этого ужасного унижения, мертва.

Трезво осознавая, что произойдет дальше, Стайлз начинает неконтролируемо дрожать. Трястись. Возможно, он скрытно был эпилептиком, как Эрика, и у него припадок. Он садится на свои пятки и пытается отвернуться, не готовый лицезреть ни член незнакомца, ни как парень себе дрочит, но большие руки грубо хватают Стайлза за лицо и поворачивают его голову, вынуждая смотреть.

Стайлз опускает взгляд, размывающийся от собирающихся в глазах все быстрее слез. — Не надо, прошу…

— Открой ему рот. Смотри, чтобы не цапнул.

— Не кусайся, сучка, — говорит Большой Парень. — А то мы выбьем тебе все зубы.

— Мп-нп… — слова застревают у Стайлза в горле.

Член оказывается у него во рту, и он задыхается. Он закрывает глаза, не в силах смотреть. Но от этого решения становится только хуже, ведь, закрыв глаза, вкусовые рецепторы пробуждаются.

От вкуса солоноватой немытой кожи Стайлза начинает сильно мутить, и он пытается отстраниться, но его удерживают на месте, обездвижев и лишив выбора и контроля; словно бы он меньше, чем человек, словно бы он просто та тупая резиновая кукла с открытым ртом, имеющая лишь один единственный функционал и не имеющая души или значимости.

Этот ужасный момент буквально повторяет сюжет некоторых хардкорных порно видео, которые он смотрел, когда искал что-то особо возбуждающее и новенькое… Когда он смотрел такие видео, ему даже нравилось представлять себя на том месте, на котором он сейчас находится… Это так низко.

Стайлзу плохо.

Он чувствует прелость чужого тела. Лобковые волосы щекочут ему лицо. Член парня теплый и оставляет в его рту соленый привкус. «Не надо. Стоп. Хватит», — мысленно просит он, ощущая боль в грудине.

Но их не волнует.

Это не прекратится, потому что для него это слишком.

Это прекратится, лишь когда они захотят это закончить.

— Джас, утри нашей девочке слезы.

Стайлз чувствует, как член Мелкого скользит по его лицу, оставляя ему на коже влажные следы — слюни и предэякулят. Желудок Стайлза спазмируется, и Стайлза рвет. В основном желчью и выпитым виски. В основном на ботинки Мелкого.

Следующее, что Стайлз знает, это то, что он лежит на земле.

Его пинают под ребра, и он сжимается в клубок, чувствуя резкую боль. Его тело словно бы горит. Его внутренний мир рвется на части и разрушается… В лесу напугано каркает ворон. Стайлз тоже напуган. Жаль, что у него нет крыльев, чтобы улететь. Он бы улетел. Куда-нибудь далеко. И не вернулся.

Утопая в агонии, больше в душевной, нежели в физической, Стайлз все больше расщепляется, частью себя пытаясь убежать от сюда как можно дальше. Мыслями он уже далеко где-то в другом месте. Мыслями он уже растворился в земле, как дождевая вода.

Стайлз не сопротивляется, когда что-то падает на него сверху. Оно разворачивает его, подталкивая лечь на живот… Стайлз не здесь. Все это неважно… Ему плевать.

Он перестает понимать, где он и что происходит. Лишь когда он чувствует запах пота и сигаретную вонь от куртки Большого Парня, сквозь выстроенный им барьер все же просачивается пугающая мысль: очередь второго парня подошла.

Затем Стайлз думает: член проникает в него.

Поскольку это больно, Стайлз кричит.

Но его голову грубо толкают в землю, и он перестает шуметь.

Все то время, что Большой Парень грубо трахает Стайлза, не перестают звучать комментарии в духе «да, сучка» и «вот так, шлюха».

Стайлз беззвучно плачет. Он скребет землю, из-за чего та собирается под его ногтями — он не знает, зачем делает это. То ли все еще пытается выбраться из-под чужого тела. То ли хочет себя закапать и умереть прямо под ним.

Зачем они это делают с ним, он тоже не понимает. Он вообще ничего не знает. Ответ на вопрос «зачем» остается похороненным где-то глубоко. Возможно, когда Стайлз уйдет на дно, тогда он поймет. Но сейчас есть только боль и пустота, не имеющая никакого смысла. Все это просто бред.

Некоторое время спустя могильная плита, придавившая Стайлза, покидает его, и Стайлз слышит как-то искаженно, словно сквозь толщу воды: — Теперь надо помочиться на шлюшку…

Вот и все. Вот и конец.

Стайлз смиренно закрывает глаза, замирая, словно бы умер. Но происходит не то, чего он ждал. Вместо урчания струи он слышит низкое рычание, пришедшее откуда-то из леса. Сначала он не придает этому значения, его мысли слишком расколоты и хаотичны, чтобы он понял, что что-то происходит. Но когда рычание становится громче, а затем слышится испуганный крик, Стайлз вздрагивает и все же обращает на обстановку внимание.

Горящие алым глаза, шерсть и внушительные размеры тела подсказывают Стайлзу, что альфа, в поисках которого ушел Скотт, пришел сюда, к нему. Зверь меньше, чем был, когда гонялся за ними по школе. Но он все так же свиреп, зол и кровожаден, как и тогда.

— Помогите! Боже, кто-нибудь! На пом…

Альфа рычит, когда накидывается на них.

Стайлзу плохо видно из-за слез и ночного сумрака, но по звуку он понимает, что оборотень убил одного из двоих. Звук сломанного позвоночника имеет уникальный хруст, который сложно спутать с чем-то другим; слыша этот хруст, ты как бы знаешь, что услышал. Мгновенную смерть. Хрясь. Минус один. Остается второй.

Мелкий убегает в лес, и альфа преследует его.

Снова слышатся крики о помощи, которые все отдаляются, словно оборотень утаскивает жертву все глубже в чащу.

Стайлз садится на коленки. Они болят. Все болит. Его тело дрожит.

Медленно пытаясь встать, он видит, как собирающаяся под Большим Парнем лужа крови отливает черным. Крови так много, что нет сомнений — парень мертв. Без крови люди не живут.

Сердце Стайлза бешено стучит. Его видение размывается, а легкие словно спазмировались и не могут принять достаточно кислорода. Но Стайлз знает, что, если он хочет выжить, ему надо убраться прочь раньше, чем сюда вернется альфа.

Итак, Стайлз заставляет себя натянуть боксеры и джинсы. Сразу же после того, как с этим будет покончено, он, шатаясь, уходит. В его голове только одна мысль: БЕГИ.

Он бежит.

Его легкие горят.

Видя джип, Стайлз на автопилоте вытаскивает из кармана ключи. Он роняет их, но тут же поднимает.

— АААА-АА…!!!

Он слышит жуткий вопль и оборачивается в сторону, откуда примерно это пришло. В его глазах собирается больше слез. Предсмертный крик звучит ужасающе. С парня словно бы заживо сдирают кожу. Стайлзу ни в коем случае не жаль ублюдка. Просто Стайлз знает, что мог бы оказаться следующим, и что его отцу пришлось бы обнаружить его истерзанный труп в лесу, а от одной этой мысли ему уже больно почти так же, как тому парню в лесу. И если он не уедет сейчас же, он все еще может стать следующим.

Снова проносится крик.

Стайлз запрыгивает в машину.

Chapter Text

Стайлз запрыгивает в машину.

Он хлопает дверью слишком сильно, из-за чего неподатливая дверь открывается обратно — джип выбрал неподходящее время, чтобы вредничать. Стайлз пробует снова, с той же резкостью и отчаянием. Получается. Пускай и после двух неудачных попыток. Он запирается внутри. Тогда, надо вставить ключ в замок зажигания.

Металл ударяется о металл, Стайлз промахивается. Его пальцы все еще задубевшие и не слушаются его, руки дрожат. По глазам Стайлза видно, как паника раздувается в нем, как лесной пожар. Вот и все, быть ему десертом на кровавый ужин. Но происходит то же, что с дверью. Не с первой попытки, но что-то получается. Ключ оказывается внутри. Стайлз поворачивает ключ, одновременно с тем давя на педаль газа, плавно, чтобы сразу же не заглохнуть. Двигатель прокручивается, издавая ворчливое «Врр-врр-Врр-врр».

Темное пятно проносится среди деревьев. Это просто вороны. Но Стайлз паникует. Он рывком вдавливает педаль газа до упора, заливая двигатель, машина все еще стоит на месте.

Звук проворачивающего стартера и шорохи из леса, проскальзывающие сквозь щель в окне, играются с воспаленным воображением Стайлза. Он готов оторвать руль и разгромить им приборную панель, но тогда ему точно не на чем будет спасаться. Вместо этого он пытается разглядеть за паникой, что нужно Роско. Подход. К этой машине просто нужно найти подход.

— Давай же, заводись, — орет он.

Двигатель мгновенно оживает.

Джип стартует так резко, что в багажнике громыхает сумка с формой для лакросса, которую Стайлз забыл выложить, и сундук с инструментами.

От дождей дорогу в лесу развезло. Машину ведет. Двигаться по слякоти на такой скорости небезопасно. Но вместо того, чтобы хоть немного притормозить, Стайлз крепче хватается за руль; он помнит, что ехать к парку было сложно только под конец. В открытых полях лужи высохли и там нет столько грязи. Значит, чем дальше он едет в обратном направлении — тем должно становиться легче.

Так и происходит.

Лес заканчивается, и джип перестает пытаться плыть.

Стайлз выруливает на полевую дорогу, где не попадающая под свет фар трава кажется смолянисто черной пучиной и сливается с горизонтом.

Почти полная яркая луна и редкие звезды могли бы помочь отчертить границу неба и земли, соединяющихся цветом. Но на полевой дороге джип сильно качает на ухабах. И даже если в небе есть светила, из-за тряски сложно разглядеть хоть что-то. Вперед. Вперед. Шелест. Кочки. Стайлз перестает следить за ситуацией и движется по наитию.

В какой-то момент звук гравия пропадает. Высокая трава начинает цепляться за колеса. Это сказывается на скорости. Она снижается.

Стайлз моргает, выходя из транса.

Он смотрит по сторонам и понимает, что съехал с дороги. Плохо. К парку он ехал со Скоттом не так. Им точно не приходилось продираться сквозь заросли одуванчиков и сорняков. Но, несмотря на это, Стайлз не останавливается, чтобы развернуться обратно.

Он верит, что доедет. Как верил, что Роско заведется. Интуиция подсказывает Стайлзу, что ему нужно просто продолжать ехать по непроторенному пути.

И он продолжает.

От покачиваний пряжка ремня безопасности бьется о дверцу.

Стайлз тянется себя пристегнуть. Рефлекторно. Он не думает о том, что может вылететь через лобовое стекло, если вдруг перед ним возникнет обрыв, машина полетит вниз и впечатается в скалу. Чем дальше он от парка, тем больше мозг Стайлза становится похож на телевизор, ищущий сигнал, но не находящий его на заданной частоте; вместо параноидальных образов, что произойдет через минуту, час или день, в мыслях Стайлза — белый шум.

Странное происходит и с телом Стайлза, когда он выезжает на поля.

Его тело немеет.

Стайлз не замечает ни боли, пронзающей его при подпрыгиваниях джипа на кочках, ни как пощипывает разбитые коленки, о которые трется джинсовая ткань. Он даже не регистрирует холода от сырой земли, прилипшей к его коже, или сквозняка в салоне. Вместо этого Стайлз целиком поглощен угрозой — или, вернее сказать, миссией добраться до шоссе.

Выехать из леса.

Если он выедет из леса, он останется жив.

Эта ночь останется позади.

В какой-то момент впереди Стайлз разглядывает неширокую полоску тумана, как над морским горизонтом. Но это не туман. Дорога, понимает он, когда видит ряд ровно растущих деревьев за серой полосой. Он добрался.

Волна жара проходит по телу Стайлза от осознания, что он почти выехал. Он продолжает не сводить с дороги взгляда — словно, если он сделает это, то она пропадет, как мираж.

Это сон?..

Чудится ли ему перед смертью всякий бред?

Нет. Это происходит на самом деле.

Неожиданно слезы радости подступают к глазам Стайлза, а из его рта вырывается нечленораздельный звук ни то облегчения, ни то радости.

Спина и ладони Стайлза становятся мокрыми от проступившего пота, дыхание сбивается, его дальнейшее бормотание звучит спутанно.

— Ну же, Роско. Будь как тысячелетний сокол. Я знаю, ты можешь. Сделай этот прыжок в гиперпространство… Эй, кто там говорил, что мне нужен навигатор? Мне не нужен навигатор. Я сам себе ахринеть, какой навигатор. М-м. Да, детка! — Стайлз бьет по потолку. — Видишь, пап? Я сделал это! Никакому гребаному оборотню меня не… Н-не… — Он запинается. Слово «оборотень» возвращает его к тому, от чего он бежит.

Где-то на задворках сознания Стайлза шевелится мысль, что его радость не нормальна. С ним что-то не так? Но, сдуваемая порывами ликования, мысль быстро бесследно растворяется.

Промежуток между шоссе и джипом становится все меньше. Стайлз наклоняется к рулю и дергается, как на детской лошади на пружине. Быстрее. Быстрее. Ну же, верный конь. Он не замечает, что произносит это вслух. Ему так хорошо. Даже мрачное пустынное поле ощущается как вересковое.

Кажется, так будет всегда.

Но когда колеса джипа цепляются за асфальт, и джип выезжает на ровное полотно, тумблер эмоций Стайлза переключается, как по щелчку.

Плохие парни остаются позади.

Жестокий оборотень-убийца остается позади.

Паника и отчаяние встречают Стайлза впереди.

Он не знает, в какой момент перестает болтать или улыбаться. Улыбка просто сползает с его лица, рот замирает, и он забывает, что вообще радовался.

Он снова едет по наитию, в тишине. Двигаться по шоссе проще, чем по ухабистому полю.

Через некоторое время езды — без тряски и веток, царапающих окна, — Стайлз ощущает настоящее подобие безопасности. «Альфа уже схватил бы меня, если бы хотел», — подсказывает Стайлзу начинающее возвращаться к нему сознание. Но покой не задерживается надолго.

Сразу после успокаивающей мысли Стайлз ощущает укол паранойи: «А что, если нет?». Оборотни выносливые, они могут гнаться за жертвой долго. И даже если у него получилось уехать, альфа мог бы отследить его по запаху бензина.

Взгляд Стайлза устремляется к боковому зеркалу. Чтобы проверить, не гонится ли разъяренный монстр за джипом.

На дороге кроме него никого нет.

На дороге.

Стоп, а что, если…

Затем взгляд Стайлза испуганно перескакивает на зеркало внутри салона. Словно альфа мог бы сидеть позади все это время. Это настолько маловероятно, что должно быть забавно — но Стайлзу больше не весело.

Страх отдает пульсацией в его виске. Стайлз сжимает челюсти в напряжении. Его пульс учащается. В этот раз Стайлз все это чувствует. Слишком отчетливо.

«Все хорошо», — успокаивает он сам себя. «Я выбрался. За мной никто не гонится. В машине никого нет. Ты уехал».

Уехал, но от чего?

Дорога прямая, и Стайлз разрешает себе еще разок взглянуть на зеркало внутри салона. В этот раз он смотрит на себя. На свое лицо. Оно грязное, с мелкими ссадинами; на его щеках блестят засохшие дорожки от слез. Присматриваясь получше, Стайлз с отвращением понимает, что это не из-за слез, это…

Отвлекшись, Стайлз не замечает небольшой ямы, и джип подскакивает. Шершавое сидение бьет Стайлза прям в позвоночник, удар отзывается тупой болью месте ниже спины.

Ком тошноты подступает к горлу Стайлза, когда он чувствует, что кровь — если это кровь — вытекает из него. В его желудке пусто, он уже выблевал, все что было. Но крохи желчи щиплют у Стайлза на языке — недостаточные, чтобы он не мог их проглотить их обратно.

Это не помогает ему почувствовать себя менее грязным.

Он продал бы сейчас джип за бутылку воды — а лучше за душ. Он хочет немедленно смыть с себя эти липкие пленки и въевшиеся в кожу прелые запахи, документирующие, что то, что случилось, правда случилось. И то, что он вовремя уехал от альфы, ничего не меняет.

Смешок слетает с губ Стайлза.

— Блять…

Через вдох или два его глаза начинают мокнуть.

Ему становится трудно следить за дорогой. Ему становится трудно дышать. Начинается борьба за полноценный вдох. Стайлз понимает, что он сам себя вгоняет в это, и что все это из-за мыслей, сверкающих из самой темной глубины. Но у него не получается успокоиться, как бы громко мысленно он не говорил себе, что волноваться не о чем, и что он просто идиот, у которого паническая атака. Чем сильнее он отталкивает от себя эти образы и переживания, тем сильнее оно на него напирает. И вот, он снова это чувствует. Как на нем лежал этот парень. Большой Парень. Тяжелый. Неподъемный.

Плечи Стайлза скругляются, он наклоняется к рулю и дрожит. Стайлз понимает, что не в состоянии продолжать вести машину. Его инстинкты вопят, что если он не затормозит и не возьмет передышку, то улетит в кювет, перевернется или врежется куда-нибудь. Он умрет. Они проведут анализ его трупа и сообщат отцу, что перед тем, как не справиться с управлением, его изнасиловали. Ну уж нет. Нахрен это.

Стайлз тормозит на обочине.

Он выскакивает из джипа, словно тот горит. Но горят только легкие Стайлза. Кислород. Ему нужен кислород. Ему больно. Он умрет. Это случится. Слишком много переживаний для подростка его возраста. У него оторвется тромб. Или случится инфаркт. Черт, никто не знает, где он находится. Они найдут его слишком поздно. Он умрет в реанимации, не способный произнести собственное имя или поднять руку. Ноги. Что с его ногами? Это уже началось? Он их не чувствует. Почему у него немеют ноги? И вокруг слишком темно. Он теряет сознание?..

Стайлз заходит за машину. Его коленки подкашиваются, и он оседает на асфальт, скрываясь в тени джипа, как упавший с дерева птенец в высокой траве.

Он рефлекторно выставляет руки, и это уберегает его от одной боли, но приносит другую — жжение в оцарапанных ладонях.

Минута. Две. Три. Одно цепляется за другое и растет, как снежный ком. Стайлз сосредотачивается на своем свистящем дыхании. Или, по крайней мере, пытается. Паническая атака происходит не в первый раз. И не в последний. Он способен справиться с этим. Он должен с этим справиться. Он выжил и будет жить. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо…

:: Вы только гляньте на эту маленькую грязную сучку ::

:: Позови папочку теперь ::

:: Не кусайся, а то мы выбьем тебе все зубы ::

Только около часа спустя он успокаивается. Силы покидают его. Его тянет вперед, и лишь усилием воли и нежеланием валяться на асфальте, как дохлая креветка, Стайлзу удается не упасть носом в пол.

Он придерживает себя в сидячем положении одной рукой — второй он, закрыв глаза, трет костяшками спазмированную грудь. Трение костей о кости болезненное. Это как массажировать камнем лоб. Но оно помогает ему заземлиться.

Дышать становится легко, как обычно. Это приносит такое облегчение, что Стайлз расставляет «звездочкой» пальцы и скользит ладонью, которой себя разминал, по грудной мышце к плечу. Погладить он себя хочет или обнять, он не знает.

Когда Стайлз это делает, его пальцы натыкаются в преграду. В что-то твердое. Это не его кости. И не могут быть его грудные мышцы. Что это?..

В его голове щелкает, и он понимает, что это.

Карие глаза Стайлза округляются в легком ужасе, рот приоткрывается в удивлении. Стайлз мысленно молит, чтобы его предположение оказалось неверным. Но, скользнув пальцами во внутренний карман куртки, он все-таки вынимает телефон. Все это время у него был мобильник. Он мог позвонить Скотту.

Скотту, который у него на быстром наборе.

Скотту, который бегает быстрее автомобиля.

Если бы он успел позвонить, это сработало бы.

Но он просто об этом забыл.

Холодной, липкой ладонью Стайлз с силой сжимает телефон и не находит слов.

Злой и разочарованный, он думает: и что теперь?

Что этот гребаный мир, полных неожиданных сюрпризов, хочет от него? Чтобы он позвонил своему другу, когда тот ничем уже не сможет ему помочь? Эй, Скотт, не хочешь ли ты узнать, что через минуту, как ты ушел, твоего лучшего друга изнасиловали? Да, ты уже ничего не можешь сделать. Но тебе, наверное, будет интересно узнать, что все это время телефон был при твоем друге. Ах, и тот альфа, ради которого ты бросил своего друга пьяным одного в лесу, тоже пришел на вечеринку, так что ты зря уходил. Не беспокойся, альфа уже убил тех двоих, так что тебе не придется марать руки. Только если о своего друга, чтобы помочь ему подняться с асфальта, с которого он не может встать уже час. Так это должно звучать?

Стайлз ощущает вибрацию в теле и шум в ушах.

Его распирает от желания закричать.

Но он не знает, на кого: себя, Скотта или тех парней.

Наверное, на всех сразу.

Озябшими от сырости пальцами Стайлз крепче сжимает телефон, острые края которого впиваются ему в ладонь. Телефон ощущается насмешкой. Издевательством. И, подавшись порыву злости, Стайлз вскакивает на ноги, делает пару шагов и швыряет устройство связи так далеко и так сильно, как может.

Мобильник приземляется на асфальт с негромким стуком, скользит вперед и останавливается. Все еще слишком близко для того, чтобы Стайлз не мог его видеть. «Вот черт», — думает он. — «Надо было кинуть в лес. Пускай бы потерялся там навсегда». Или, подождите. А кто его остановит? Иди сюда, маленький ублюдок.

Кипя от злости, Стайлз становится глух и не замечает шума от едущего по дороге автомобиля — тот мчит по встречной полосе. Джип закрывает Стайлзу на него обзор.

Стайлз делает шаг к телефону и чуть не попадает под колеса.

Его не сбивают.

Но это было близко.

Водитель не останавливается, он сигналит, пока не скроется из вида. Он также проезжается по телефону. Стайлз замечает это, когда снова начинает видеть.

Его телефон, не сломавшийся от падения, выглядит размаженным теперь. Мобильник также несколько дальше, чем там, куда Стайлз его швырнул.

Подходя на ватных ногах к телефону, Стайлз его поднимает. Теперь, кажется, он правда сломан.

Неожиданно Стайлз думает о всех тех сообщениях, которые хранит его телефон. О дурацких, забавных, важных и не очень переписках. Ему вспоминаются скучные уроки, на которых он переписывался под партой со Скоттом. Все те случайные ценные фотографии, которые он делал на этот телефон. Сколько раз он звонил с этого телефона маме Скотта, отцу, в участок.

В участок.

Следует ли ему позвонить в 9-1-1?

Челюсть Стайлза щелкает, когда он резко поднимает голову. Человек, который его чуть не сбил, уже уехал. Но мысли «авария», «чрезвычайное положение», «помощь» и «звонок» крутятся в голове Стайлза. Он уходит с дороги обратно к джипу и садится внутрь.

Устроившись на сидении, промерзший, уставший и пожеванный, Стайлз возится с телефоном, пытаясь понять — жив тот или нет? На экране паутинка трещин. Где-то отвалился уголок дисплея. Корпус выглядит вогнутым. Но кнопки вроде уцелели. Стайлз экспериментально жмет на кнопку разблокировки и — ничего. Чернота. Ну, наверное, этого и стоило ожидать.

Стайлз вздыхает.

Он кидает телефон на сидение рядом и трет глаза.

Теперь он остался без связи. Единственный его вариант — это поехать домой и рассказать все отцу.

Или.

Что, если ничего не говорить?

Как и с 9-1-1, Стайлз знает, что ему следует позвонить — или, если теперь он не может позвонить, — рассказать людям при исполнении о том, что случилось.

Но он не знает, о чем ему рассказать. О убийстве, себе или оборотнях, может? Все слишком запутанно. Если он расскажет о том, что его изнасиловали, его будут просить рассказать об этом снова и снова. Его отец узнает. Если узнает его отец, узнает Скотт. Скотт не очень умеет хранить секреты, и тогда об этом прослышит вся школа.

Взгляд Стайлза становится далеким и пустым.

Вся школа узнает.

Нет. Стайлз качает головой. Неа. Просто ни за что. Люди уже знают, что он всегда гуляет, делает и говорит, что хочет. Он такой, потому что свобода или ничего — вот его кредо. Это раздражает многих, он раздражает многих, и он отлично осознает, почему так происходит — люди, разрешающие себе слишком много, раздражают людей, которые слишком много себе запрещают. Это нормально. Его это устраивает. Ради свободы он смирился с аутсайдерской участью.

Но с чем смириться он точно не сможет, так это с тем, что люди, которые только и ждут, когда он получит по заслугам, будут думать, что добились своего.

Он знает, что для большинства — он шалопай. Спросить Мелиссу или его отца, или родителя любого другого подростка. Все как один скажут, что это он тот, кто оказывает дурное влияние на их ребенка, а не наоборот.

Это ему в голову приходят безумные, небезопасные и не всегда легальные идеи. Пойти искать с астматиком вторую половину тела в лес. Проскользнуть в ночной клуб после сдачи годовых экзаменов, запугав охранника выдуманным на него компроматом. Скатиться с горы в украденной тележке из супермаркета и в процессе сломать и ее, и руку Скотта.

Люди могут пожалеть Скотта. Но не его. Это он потащил Скотта в этот лес напиться. И Скотту даже не нужно будет рассказывать об этом. Люди поймут все сами.

Стайлз знает, что они подумают, когда это поймут. Что так ему и надо. Что нечего было шляться ночью в лесу, еще и пьяным. Что рано или поздно это бы случилось с ним, потому что он слишком много себе позволяет.

Наверное, никто не удивиться тому, что это произошло с ним. Наверное, никто не поймет, что это сделало с ним. Они будут видеть только логично сложившееся домино.

Но что, если рассказать только об убийствах?

Его отец не знает об оборотнях. Полиция не знает об оборотнях. Они устроят допрос, и он не сможет сказать им ни об изнасиловании, ни о альфе, как не смог сказать о том, что альфа гонялся за ними по школе ночью. Свалить во второй раз всю вину на Дерека? Стайлз нервно усмехается. Дерек придет ночью и перережет ему глотку. К тому же… Стайлзу на самом деле плевать, что будет с телами тех парней. Если полиция не узнает о изнасиловании, и что он был в ночь убийства там, то ему даже нет нужды сообщать об этом. Вернее, ему не следует сообщать об этом.

Вот и все. Он не может рассказать никому. Ни о чем. Все взаимосвязано.

Пустая дорога зовет Стайлза поехать домой.

Но дома сейчас Ноа, Стайлз может столкнуться с отцом в коридоре, отец может увидеть его и понять, что случилось, только по его красным глазам и ссадинам — для шерифа, протоколирующего как минимум десять случаев изнасилования в год, это будет несложной задачей — и, пока Стайлз думает об этом, ему в голову приходит еще сто вариантов, когда все может пойти нет так.

Стайлз нервно барабанит пальцами по рулю.

Но если он войдет домой тихо?

Он приведет себя в порядок до встречи с отцом и у него будет время, чтобы придумать оправдание своим ссадинам. Он прекрасный врун.

Ему на самом деле не так уж сложно придумывать ложь на ходу и подстраиваться под ситуацию. Если его отец будет увлечен маленькой ложью, он не заметит большой. Если Ноа не узнает правду, то скрыть правду от Скотта будет еще проще. А полиция — без заявления они не смогут связать смерть тех отморозков с ним.

Никто не узнает.

Он останется в глазах людей сорванцом, которому слишком многое сходит с рук. Он будет продолжать раздражать людей, но им нечего будет использовать против него, и они продолжат игнорировать то, что его слишком много в их жизнях.

Для Скотта он останется прежним непотопляемым-всегда-знающим-как-лучше-Стайлзом.

У Скотта не будет причин утаивать от него о своих волчьих проблемах, потому что ему не нужно будет переживать о бедном, неспособном постоять за себя Стайлзе, который, оказывается, более хрупкий, чем о себе кричит.

Он сможет продолжать убеждать отца, что держит все под контролем, и его отцу нечем будет ему возразить. Все останется на своих местах.

Ради этого ему придется придется забыть сегодняшнюю ночь.

Ему придется сдаться.

Но в первую очередь — ему придется промолчать отцу о случившемся.

Что делать?..

В голове Стайлза каша. Он зависает. Его глаза стекленеют, его взгляд, направленный до того на гниющее на обочине бревно в зарослях можжевельника, мутнеет и становится далеким, когда Стайлз снова перемещается в прошлое.

Те вздохи и слова. Запахи от их курток, тел. Удушье. Боль.

Это все неправильно.

Это неправильно.

:: Утри нашей девочке слезы ::

У Стайлза щемит сердце, но он заставляет себя дышать ровно.

Он делает глубокий вдох, прикрывая ненадолго глаза. Когда он их открывает, в его глазах горит вызов. Уверенной рукой, он заводит двигатель. К черту. Это его папа.

Его папа должен знать.

Chapter Text

К моменту, когда Стайлз добирается, начинает рассветать. На районе тихо, люди еще не проснулись.

Стайлз медленно подъезжает к дому. Окно с водительской стороны джипа опущено, и слышно пробудившихся ласточек. Они чирикают, когда взмывают в небе вверх и спикируют вниз, ловя мошек на завтрак.

На подъездной дорожке стоит патрульная машина Ноа. Не решаясь ее потеснить, Стайлз паркуется на обочине.

Флюгер на крыше, который они сделали из колеса детского велосипеда и банки «Пепси» несколько лет назад, замирает в одном направлении, когда Стайлз выходит из джипа. В окнах кухни и гостиной темно, в спальне Ноа тоже. Стайлзу неспокойно. На сердце ему тяжело. За время поездки он, кажется, окончательно запутался в клубке страхов и желаний. Что, если он сделает все только хуже?..

— Ладно, идиот, просто зайди домой, — говорит он себе.

Половица скрипит под его ногами, когда он ступает на крыльцо. Ручка двери холодная, когда он за нее берется. Он осторожен в том, как вставляет ключ.

Ему также требуется сделать глубокий вдох перед тем, как войти в дом. Никогда еще возвращаться домой не было так страшно.

Знакомый длинный коридор со старой деревянной мебелью встречает Стайлза как-то нерадостно. В доме темно и прохладно. Все кажется замершим, словно время остановилось для всех, кроме Стайлза.

Он закрывает за собой дверь. Перестает слышаться чириканье птиц. Но слышно тиканье часов в гостиной — Ноа не дает их выбросить, говорит, что его это тиканье успокаивает.

Стайлз напоминает себе, что его отец наверху. Стараясь его не разбудить, Стайлз боязно ступает к высокому узкому столику на длинных ножках, который придвинут к стенке в полуметре от двери. На этом столике стоит ваза с сухоцветами, которые не менялись уже пару лет, лежит почта и — то, ради чего он идет — чаша для ключей и разной мелочи.

Положив ключи, Стайлз сдвигается, и подошва его обуви скрипит о начищенный пол, на вид помытый не позднее вчерашнего дня. Еще и красного выцветшего ковра нет. Судя по всему, Ноа прошелся в коридоре шваброй, когда Стайлз ушел «на ночевку к Скотту», а ковер Ноа забыл вернуть на место или отложил, чтобы отвезти в химчистку позже. Это на него похоже. Ноа любит чистоту. Чего не скажешь о Стайлзе, он привык не обращать внимание на порядок. Это часто становится поводом для мелких ссор между ними. Сейчас же это становится напоминанием Стайлзу о том, что он грязный.

Взгляд Стайлза опускается вниз, на кроссовки. Они пыльные. Где-то под шнурками застрял маленький кусок ветки. Где-то под пяткой чувствуется камень. Но что по-настоящему тревожит Стайлза — это следы засохшей крови. Того парня. Из него вытекла целая лужа крови… Видимо, это было ближе, чем казалось.

Стайлз трет лицо и думает: как пчела, которая переносит пыльцу от одного цветка к другому, он принес улики из леса в дом. Блеск.

Раздраженный, он наклоняется, чтобы стянуть кроссовки с ног. Он пытается сделать это, не развязывая шнурки, и теряет баланс. Пытаясь не упасть, он рывком достягивает кроссовок, чтобы успеть поставить вторую ногу на пол. Но от шатания кроссовок срывается с его рук, переворачивается в воздухе и ударяется о подставку для зонтов. Тяжелая конструкция накреняется.

Из-за того, что Стайлз пытается поймать зонты, он не успевает поймать подставку, и она с грохотом падает на пол.

БА-БАХ!

Звук сокрушает весь дом.

Стайлз в ужасе замирает, гадая, пронесет или нет?

Наверху раздается скрип кровати. Из-за тонких стен и отсутствия шумоизоляции он слышится отчетливо.

— Стайлз?.. — голос Ноа, хриплый ото сна, пробивается сквозь этаж.

Стайлз опускает зонты на пол.

— Да, это я… — отвечает он по привычке. Его голос звучит неправильно. Но это недостаточно разительно. — Там это, у Скотта сломался Xbox, а мы все еще не ложились спать. Короче, я решил, что лучше вернусь домой. — Стайлз не знает, зачем это говорит. Но, начав, он уже не может остановиться врать. Вот курс и выбран, да? Лгать.

Пауза.

Из комнаты Ноа слышится шорох одеяла.

— В пятом часу?

По тону Ноа не понятно, он просто звучит недоверчиво или действительно почувствовал неладное.

— Я-э… — слетевший с губ Стайлза звук тихий, как нота.

Ноа не слышит ответа.

— Стайлз, что-то произошло у вас со Скоттом? — голос Ноа озадаченный. — Ты никогда не возвращаешься от Скотта так рано, если идешь с ночевкой.

— Да все нормально! — кричит Стайлз. — Мы пролили газировку, Xbox завис, моя одежда стала липкая. А я не могу ходить в чужой, ты же знаешь. Спи дальше. Еще слишком рано.

— Что упало?

— Подставка! Я задел ее, когда раздевался.

Повисает тяжелая пауза.

Стайлз почти физически чувствует, как по ту сторону потолка отец соединяет факты в голове: пятый час утра, грохот, его сын ведет себя страннее обычного.

— Стайлз, — голос Ноа звучит предостерегающе, — если ты опять притащил в дом собаку…

— Я не притаскивал собаку!

Они привели раненную собаку, которую нашел Скотт, домой к Стайлзу из-за аллергии Мелиссы всего раз, в прошлом году, перед тем, как Скотт устроился к ветеринару помощником; но, конечно, Ноа вспомнит об этом сейчас. Почему он не может оставить все как есть?

— Я не лгу! — в голосе Стайлза слышится отчаяние.

Сверху раздается недвусмысленный скрип кровати. Затем шаги. Ленивые, тяжелые шаги. Сердце Стайлза опускается в пятки. Его взгляд перескакивает с лестницы на правый кроссовок, лежащий на полу.

— Папа, не вставай. Я же сказал, что не притащил собаку, почему ты мне не веришь…

— Я просто хочу пить, — ленивый голос Ноа слышно немного четче, будто Ноа теперь ближе к двери спальни, чем к ее окну. — И убедиться, что у меня на телефоне нет десяток гневных сообщений от Мелиссы о том, что вы спалили кухню. Опять.

Понимая, что отца не переубедить, Стайлз подхватывает кроссовок с пола и шатающейся походкой бежит по коридору, не зная, куда забежать. Кухня. Гостиная. Лестница. Как лисица, он ищет нору, в которую можно спрятаться. Но все не то.

Оказываясь у лестницы, он краем глаза замечает тень на стене второго этажа. Ноа что-то говорит, идя по коридору второго этажа. Но Стайлз не слышит, у него звенит в ушах. Ослепленный иррациональным страхом, он бездумно юркает в ближайшую дверь.

Это оказывается прачечная комната. Стены светло-бежевые, на полу желтая плитка. Комната маленькая и узкая. У стены возле двери высокий шкаф для швабр и полотенец. Дальше стоит стиральная машинка и корзина для белья. В углу на стене висит раковина, над которой нет зеркала. Воздух к комнате спертый и сырой.

Стайлз оглядывает помещение и замечает окно. Оно расположено на стене напротив двери, высоко над потолком, и слишком крошечное, чтобы человек мог через него пролезть. Выходить тоже не вариант. А запереться не получится, нет защелки.

Кроссовок в руке шершавый. Стайлз вспоминает о нем и кидается вглубь комнаты, ища, куда спрятать кровавый улов. На время. Позже он что-нибудь с этим сделает, постирает или выкинет. Но сейчас надо просто спрятать его от отца. Под шкафом есть пустое пространство. Подойдет.

Стайлз стягивает с ноги второй кроссовок и причет пару поглубже в темноту. В этот момент слышится голос Ноа: «Стайлз, где ты?». Стайлз не отвечает. Отцу понадобится время, чтобы понять, что его сына нет на кухне и в гостиной, но его ключи в чаше, значит, он все еще в доме, где-то на первом этаже — если, конечно, он не сбежал выпроводить несуществующую собаку на задний двор.

— Я не буду ругаться, ты же знаешь, — раздается голос из-за двери, — Я просто хочу убедиться, что эта собака не сожрет тебя ночью…

Ноа заходит в прачечную комнату, когда Стайлз плещет себе в лицо водой, пытаясь наспех умыться в раковине. Возможно, именно шипение крана подсказывает Ноа, идущему проверить задний двор, где искать.

Взгляд Ноа скользит по комнате.

— Где собака? — растеряно спрашивает он. Короткие светлые волосы Ноа естественным образом уложены набок после сна, а на тело надета темная полосатая пижама. Выражение лица Ноа озадаченное, но мягкое — Стайлз этого не видит. Он не поворачивается к отцу.

— В стиральной машине, — отвечает Стайлз мрачно и тихо. От холодной воды его руки коченеют, начинают дрожать.

Стайлз чувствует, как отец его изучает.

— Где ты успел так испачкаться?

— Упал.

— Где?

— Это важно? — бормочет Стайлз. В горле у него першит.

Ноа идет к Стайлз, и тот дергается от протянутых к нему рук. Ноа сначала рефлекторно отступает. Но когда Стайлз разворачивается лицом к нему, Ноа видит синяки и ссадины на шее и лице Стайлза и притягивает его к себе ближе, чтобы лучше рассмотреть раны. Взгляд Ноа ошарашенный, остатки сна сдувает беспокойство и тревога.

— Стайлз, что с тобой случилось? — голос Ноа звучит требовательно.

— Ничего, — Стайлз слабо пытается выдраться из хватки отца.

— Как звали это Ничего? — Ноа берет Стайлза за подбородок, приподнимая голову. На бледной шее Стайлза виднеются следы удушения. — Это Скотт?

— Что? — голос Стайлз хрипит. — Нет!

— Кто тогда? — Рука Ноа перемещается с подбородка на плечо сына. — Куда вы ходили?

Стайлз опускает взгляд и молчит.

Ноа сжимает Стайлза за плечи. — Хрящи гортани очень хрупкие, — говорит он, — при сильном внешнем воздействии могут ломаться. Это избиение…

— Я знаю, — Стайлз скидывает руки отца.

— И?

— И ничего! — голос Стайлза срывается.

Спокойный образ трещит по швам, тело Стайлза начинает дрожать, а смоченные слезами глаза краснеют. Стайлз не знает куда глядеть. Ноа больше ничего не говорит, видно ожидая продолжения. Молчание отца растит в Стайлзе напряжение, которое поднимается от его груди к шее.

Стайлз смотрит то на машинку, то на отца, то еще куда-то, когда быстро говорит: — Ладно, я соврал, что мы будем у Скотта дома. На самом деле я сказал его маме, что мы будем у меня и потащил его пить виски, который я спер из твоего шкафа. Вот что случилось. Доволен?

— Это все еще не отвечает на вопрос, кто это сделал.

— Нм-п… — Стайлз нечленораздельно вздыхает.

Можно бы сказать всю правду, раз уже начал. Но Стайлз просто не может это произнести перед отцом. Он даже не может мысленно сформулировать это в предложение. Напряжение растет.

В конечном счете рот Стайлза сам изрекает дальнейшие слова:

— Мы искали место, где можно было бы выпить, проходили мимо детской площадки. К нам пристали какие-то парни, может это было их место, я не знаю. Мы со Скоттом побежали в разные стороны, но они погнались за мной. Им нужны были деньги, один схватил меня за горло, пока они искали по моим карманам. Когда они поняли, что у меня ничего нет, они повалили меня и пнули под ребра. Потом они ушли, и я пошел домой.

Отчет Стайлза не нравится Ноа. Но не потому, что он не верит в сказанное, а наоборот — Ноа верит слишком сильно. Ложь звучит достоверно, и неспокойная реакция Стайлза подтверждает его показания, в глазах Ноа все так было.

Стайлз ненавидит такие моменты.

— Ты запомнил… — начинает Ноа.

— Нет, — Стайлз качает головой, прерывая отца. — Я не знаю, кто это был. Я был пьян. И не помню, чтобы встречал их раньше.

Ноа кивает, задумчивый.

— Давай не будем их искать, — хрипло просит Стайлз.

Слеза слетает с его носа, когда он опускает голову.

— Никогда? — спрашивает Ноа.

Эти слова пробираются в ухо Стайлза словно через толщу воды. Никогда. Он мысленно пытается дать этому осесть внутри и себя думает о том, что оно значит. Никогда не сказать правду. Забыть об этой ночи. Делать вид, что ее не было. Позволить людям похоронить тех парней, как жертв, а не насильников, получивших по заслугам.

— Да, — говорит Стайлз, что значит «нет». Нет, ему не хочется просто отпустить ситуацию. Но ему хочется повернуться время вспять, чтобы это кошмар не произошел. — Да, давай просто забудем.

Подсознание шепчет Ноа: «Твой сын врет. Это неправда». Но Ноа видит, как сильно начинает дрожать Стайлз и становится слишком занят тем, чтобы обнять Стайлза, как одеяло.

— Ладно, ладно, я тебя понял, — говорит Ноа.

Стайлз прячет лицо в сгибе шее отца, закрываясь от враждебного мира снаружи. Руки Ноа горячие, натренированные, а пижама мягкая и пахнет «Сладкой Ванилью». В объятиях отца Стайлзу верится, что с ним больше ничего не случится. Это чувство приятное. И, не способный оторваться от отца, Стайлз позволяет держать себя в объятиях, сколько отец сам посчитает нужным.

Некоторое время спустя Ноа ослабляет хватку. Если он и видит, что лицо Стайлза красное, то это не комментирует.

Они встречаются взглядами.

— Ты в порядке?

— Да, — тихо отвечает Стайлз.

— Хорошо. Иди прими душ и приходи на кухню, — говорит Ноа. — Я найду тебе «Тайленол», и ты дашь мне взглянуть на раны. Хорошо, Стайлз?

Стайлз кивает, явно уставший.

Ноа тянется к нему и нежно похлопывает по спине. - Пошли.

Они выходят из прачки и расходятся у лестницы. Когда Стайлз уходит, напряжение из его тела словно переходит к Ноа: он сжимает челюсти и резок в движениях, когда достает аптечку и ищет лекарства.

Наверху Стайлз заходит в ванную комнату и включает в душе воду погорячее, почти кипяток. Он проводит в душе много времени. Но Ноа ничего не говорит по этому поводу Стайлзу, когда тот спускается вниз.

Стайлз хватается за кружку, которую ему дает в руки Ноа, и не пьет из нее, а просто смотрит в зеркальную поверхность чая.

Потом Ноа отправляет Стайлза спать.

Стайлз выполняет этот приказ беспрекословно. Только его голова касается подушки, его тело обмякает, и он отключается. В своей кровати.

Chapter Text

Выходные проходят как по щелчку. Чудесное утро понедельника. Старшая школа Бейкон Хиллс открывается — администрация закрывала ее после инцидента в ночь с четверга на пятницу, — а это значит, что Стайлз возвращается к рутине.

Джип отказывается заводиться утром.

Ноа стоит у кухонного окна и заливает в себя традиционную чашку кофе перед работой. Видя потуги сына, Ноа выплескивает остатки в раковину, чтобы поспешить выйти на улицу и предложить сыну подвезти его. Зная, что Стайлз будет возникать, Ноа идет на опережение и заявляет, что ему все равно нужно в старшую школу. На вопрос Стайлза «Зачем?» шериф несговорчиво молчит.

Стайлз дуется. Можно подумать, мир рухнет, если он узнает, о чем власти города и администрация школы договорились по поводу разыскиваемого преступника, Дерека Хейла. Знал бы Ноа, что Стайлз связан с беглецом не только в рамках той ночи в школе, чуши бы про «тебе не положено это знать» не нес бы. Но отец не знает. И Стайлзу нечем возразить. Оставшуюся поездку он молчит, похожий на тень своей тени.

Отсутствие болтовни, которая стала уже частью их семейной отлаженной системы, встревоживает Ноа, заставляет вспомнить странное утро субботы.

Не впервой его неугомонный сын влипает в неприятности и получает по шее. Это происходит так часто, что стало частью их обыденности. А все из-за наследственности… Отец Ноа, импульсивный, дерзкий и бесстрашный начал эту традицию. Дед Стайлза передрался со всеми, кого знал и не знал, с его биографии можно написать книгу. Ноа рос таким же, зараженным по молодости вирусом одной крови — не даром говорят «яблочко от яблони далеко не падает», — но с Клаудией он остепенился, исправился и вычеркнул отца из своей жизни. Ноа надеялся, что тогда Стайлзу не от кого будет взять дурной пример, и проблемы обойдут их ребенка стороной. Но вот оно, преследует Ноа как проклятие, заставляя каждый раз волноваться о том, что очередной раз может быть последним.

Особенно тревожно шерифу после того, как ему пришлось насмотреться на размаженный под бличером труп школьного охранника. Уборщикам мест преступлений потребовались почти сутки, чтобы собрать все кишки и ошметки.

При мысли, что Стайлз был в ту ночь в школе, у Ноа холодеют руки… Еще и эта суббота. Он все не может забыть, прокручивает в голове сказанное его сыном.

:: Мы искали место, где можно было бы выпить ::

:: К нам пристали какие-то парни ::

Ноа щурится, словно пытается заглянуть сквозь время в то утро, и не может вспомнить — менялся ли голос Стайлза, когда он это произносил? В какие моменты он опускал взгляд? Что, если, сюда просочилось еще и проклятие утаивания? Все же Стайлз слишком многое унаследовал от деда.

Поток мыслей Ноа прерывает боль. Выстреливает за правым глазом. Резко. Словно организм дает шерифу пощечину, пытаясь привести его в чувство. Или требует переключиться с тяжелых мыслей на что-то полегче.

— Я включу музыку, — говорит Ноа.

По салону патрульной машины начинает растекаться чистая мягкая джазовая мелодия «The Shuffle» Кенни Джи. Расслабляющая и приятная. Под эти мотивы хочется покачиваться с возлюбленной где-то на вечёрке.

Стайлзу такая музыка не нравится. Обычно он оглашает свое презрение к сладкому джазу каждый раз, когда Ноа включает это, если они оба в одной машине. Но сегодня все не как обычно.

В этот раз Ноа не слышит привычного «Папа, только не снова!». Или дискуссии, что «Рок намного лучше». Стайлз не реагирует. Лишь по его скользнувшему к магнитоле взгляду, да чуть скуксившемуся выражению лица Ноа понимает, что его сын не оглох — тому просто плевать, что слушать в поездке. Впервые за шестнадцать лет.

Стайлз сидит в продавленном кресле и шкрябает бинт, обвязанный вокруг его ладони — этого не было в субботу утром. Появилось позже. Ноа уехал в ночь с субботы на воскресенье, потому что его вызвали по срочному вопросу. А когда шериф вернулся утром воскресенья, Стайлз был уже с бинтом. Сказал, что порезался ножом. Без дополнительных пояснений. Шериф сопоставил тон голоса сына и травму и заключил, что это случилось случайно при попытке убрать посуду в посудомойку.

Вероятно, думает Ноа, ему следует впасть в безумие и запечатать Стайлза в комнате, как маленького Фараона в его гробнице, навсегда. Только так с этим мальчиком больше ничего не случится…

Проехав большую часть пути, Ноа убавляет музыку.

— Забрать тебя? — спрашивает шериф. — Я могу выкроить время.

Тишина.

— Стайлз, — зовет Ноа нараспев.

Стайлз моргает. Он смотрит в ответ, раскрыв глаза. Не услышал.

Ноа терпеливо и спокойно повторяет вопрос: — Мне забрать тебя после школы?

— Не нужно.

Почему не нужно — пояснения не следует. Ноа не настаивает. Это кислое утро не располагает для допросов, поэтому их можно отложить до следующего раза, когда заряд батареи его и сына будет выше красной отметки, компромиссно решает шериф.

Патрульная машина заезжает на школьную парковку. Машин много, каждый второй ученик разъезжает на своей. Ноа видит, как из серого «Порше» выходят сын Уиттморов и девушка, Лидия, чье имя Ноа знает уже давно, поскольку слышал его, как и серенады сына о ней, слишком часто — раньше. Теперь же Стайлз даже не поднимает на школьную королеву взгляд. Как и мягкий джаз, клубничная блондинка остается проигнорированной невозможно тихим подростком, который ушел в самого себя.

Припарковавшись через ряд от парочки, Ноа и Стайлз выходят. Шериф с надеждой ждет, что сейчас мрачная пелена сойдет со Стайлза, и его ребенок снова станет самим собой. Этого не происходит. Стайлз бесшумно ускользает от отца, как кленовый лист с ветки дерева, уносимый дуновением ветерка.

Они расходятся на дорожке — шериф уходит к патрульным, маячащим у бокового входа, а Стайлз сливается с толпой, заходящей через центральные двери.

Звенит звонок.

Все утро Стайлз чувствует себя парализованным и бесчувственным. А еще невыносимо уязвимым. Словно он забыл надеть одежу и любой желающий может разглядеть синяки в форме пальцев на его боках, заглянуть под его ребра.

С течением времени это липкое ощущение не приходит. Спустя пару уроков Стайлз ловит себя на мысли, что он намеренно прячется от людей, избегает их взглядов. Но это неплохо. Если подумать, лишь благодаря этой стратегии выживания он продержался до сих пор. Продолжая придерживаться этой стратегии, он наверняка продержится и до обеда. Таким образом остаться сегодня невидимым становится его приоритетом номер один.

Это оказывается просто. Когда он не пристает к другим людям, они не вступают с ним первыми в контакт и даже не задерживают на нем взгляд. Без своего языка он для них так же интересен, как бабушкин торшер.

Учителя не замечают его, пока он молчит, увлеченные более подвижными яркими физиономиями, и даже не делают выговоров за болтовню. Сегодня его не вызывали к доске еще ни разу, что тоже для него большая редкость — обычно учителям нравится вызывать именно его, в наказание за его провокационные вопросы или в поощрение за его успехи в предметах. Его словно нет. Он — привидение. Просто поток воздуха. Или чей-то забытый воображаемый друг (Эй, Скотт).

Доходит до того, что Мистер Кертис удивляется, когда видит, как Стайлз идет по классу после окончания урока. Кертис говорит, что не заметил его и отметил в журнале как отсутствующего. Приходится воспользоваться ластиком, чтобы это исправить.

Мистер Кертис — добрый, чуть пухлый мужчина за сорок. На его шерстяной жилетке прилипшая белая кошачья шерсть, а на рукаве рубашки пятно от томатного соуса. В ящике его стола спрятана фотография бывшей жены в рамке. Его любимый жанр книг — уютные детективы. Простота и добродушие — его описание «о себе» в приложении для анонимных знакомств.

На самом деле, Стайлз не удивлен, что это Кертис. Только человек, привыкший, что он никто, может заметить того, кто притворяется никем.

Мистер Кертис пытается поинтересоваться у Стайлза, все ли с ним в порядке. — Ты сегодня сам не свой, какой-то потерянный, — подмечает он. — Что у тебя случилось?

Интуиция подсказывает Стайлзу, что наверняка его спрашивают об этом не просто так. И когда учитель вскользь упоминает инцидент, произошедший в школе в ночь с четверга на пятницу, намекая на связь, которую он сам установил, все окончательно становится на своим места. Стайлз понимает, что Мистер Кертис догадывается, что он входил в число подростков, которых «хотел убить Дерек Хейл». Все только об этом в понедельник и шепчутся. Все, но не Стайлз. И почему же? Конечно же, потому, что Стайлз там был и все видел своими глазами, и это его так травмировало, что впервые за много лет он заткнулся. Бывшему учителю логики у начальных классов должно быть жутко хочется получить подтверждение своим наблюдениям. Потому что пока что он не знает наверняка. И неподтвержденность, должно быть, его убивает. Это как читать детектив с вырванными последними страницами развязки.

Стайлз закусывает изнутри щеку.

Хотя сопляки думают, что учителя осведомлены больше них. Но программа защиты несовершеннолетних свидетелей работает так, что никому не оглашали имена участников происшествия. Это значит, что ни учителя, ни другие студенты, не задействованные в расследовании, не знают, кто те подростки, пострадавшие в ночь убийства охранника.

Пускай так оно и остается, решает Стайлз. Пускай другие просто строят теории и предполагают. И наблюдательный Мистер Кертис тоже. Стайлз не собирается толкать это домино и становиться тем, кому Лидия проткнет пилочкой горло, когда узнает, кто обо всем проболтался и из-за кого про нее пошли дебильные сплетни.

Стайлз говорит, что плохо спал. Когда Мистер Кертис недоверчиво прищуривается, Стайлз спешно добавляет, что еще он поссорился с лучшим другом, поэтому такой мрачный сегодня. Стайлзу даже не приходится сильно лгать — он правда долго не мог уснуть и часто просыпался сегодняшней ночью. Когда он только погрузился в ровный сон, пришло время просыпаться. Не назовешь это отдыхом. Его веки все время норовят захлопнуться. Ладно, он не конфликтовал со Скоттом в открытую. Но присутствие Скотта на уроках его сегодня беспокоит — Скотт настойчиво пытается достучаться до Эллисон все утро, а не до него. От мысли, что Скотту плевать на него, что тот даже не заметил необычного состояния лучшего друга, под кожей Стайлз ощущает зуд, как от раздраженного нерва. Хочется снять этот зуд, ударив стену.

Стайлз понимает, что Эллисон первая любовь Скотта, разбивающая тому сердце игнорированиями и отказами хотя бы взглянуть на него, и МакКолл не знает о том, что случилось в парке после того, как он убежал. Нельзя ругать Скотта за расставленные логичным образом приоритеты, Стайлз все это понимает, он не идиот в установлении причинно-следственных связей. Но мог бы Скотт хотя бы спросить у него «как дела, бро?». Неужели Скотт не чувствует вины за то, что ушел? Судя по всему, нет. Скотт слишком занят своими разваливающимся отношениями.

Мистер Кертис советует Стайлзу поговорить с другом. Стайлз даже не сказал, в чем дело. Видимо, учитель улавливает суть по выражению лица Стайлза, которое меняется от кислого к обидчивому, а потом к сердитому.

И хотя в совете есть смысл. Но, раз Скотт не замечает его, Стайлз упрямо решает не замечать Скотта в ответ — столько, сколько сможет. Что, к удивлению, дается легко.

На следующих уроках Скотт снова смотрит только на Эллисон, словно если он отведет от нее взгляд, то Вселенная самоуничтожится; а перемены настолько короткие, что их хватает только на то, чтобы добежать до кабинета, прихватив учебники из шкафчика.

Время пролетает быстро в такой зацикленности. Кажется, так сохранится до конца дня.

Но на уроке перед длинным обеденным перерывом что-то меняется. Может, «жизни» Скотта наконец кончаются и, продув в игру «доведи подружку до нервного срыва», он вспоминает о других своих друзьях. Или, может, чувствительный нос Скотта улавливает запах крови, когда Стайлз, нервничая за урок до важного тестирования по химии у Харриса, к которому он абсолютно не подготовился в эти выходные по понятным причинам, раздирает под бинтом незаживший порез. На белой полосе проступают алые вкрапления.

— Стайлз? — раздается шепот из-за спины последнего.

Игнор.

— Эй, ты слышишь?

Скотт тычет в спину друга острым концом карандаша и случайно попадает в синяк. Стайлз рефлекторно дергается, и строгая учительница, Мисс Альварадо, чей ровный срез темных волос колышется от движения головой, поднимает на двоих подростков взгляд.

— Мистер Стилински, вам не сидится на стуле? — спрашивает она.

Волна вскинутых подбородков проходит по классу. Взгляды обращаются к Стайлзу, пронзая его, как иголки. Ребра Стайлза сжимаются в приступе неуютной тревожности.

— Нет, — отвечает он несмело. На стуле ему правда не сидится. Спустя несколько часов занятий лишь с небольшими передышками сидеть стало становиться больно.

— Тогда продолжайте решать задачи.

Класс возвращается в тишину, нарушаемую лишь криками среднего класса, у которого сейчас проходит физкультура на улице.

Больше Скотт не пристает.

До конца урока Стайлз продолжает чувствовать жжение в месте, куда Скотт его ткнул — но не из-за синяка, а из-за не покидающего его спину взгляда оборотня-подростка. Скотт наконец отодвигает Эллисон на второй план. Но Стайлз этому не радуется.

После звонка Стайлз спешит покинуть класс быстрее Скотта и бежит, не застегнув рюкзак, к двери вместе с другими школьниками.

— Эй, Стайлз, подожди!

Он игнорирует, что Скотт зовет его.

Опередить заинтересованного в твоей поимке оборотня сложная задача. Но когда Скотт почти ловит Стайлза, перед Скоттом возникает страж школьного регламента, Мисс Альварадо, преграждающий оборотню путь, и благодаря ней у Стайлза получается выскочить в коридор.

— Ничего не забыли, МакКолл?

— Да вроде нет…

— А подписать? Или я должна узнать вас по вашим отличительным пустым ответам? — учительница подхватывает со стопки листов бумаги, лежащей на столе, один бланк, а затем второй и щелкает по верхнему бланку пальцами. — Так у меня еще один! Какой из них ваш, а какой — вашего дружка? Держите, разбирайтесь.

Когда Скотт выходит из кабинета, Стайлза уже не видно, а запах его крови теряется в ароматах чужих тел, в том числе, крови — в школе много девушек. Осознавая, что почувствовал, Скотт морщится и прикрывает нос воротом кофты — попутно делая мысленную заметку не вдыхать слишком глубоко в школьном коридоре.

МакКолл решает пойти в кафетерий. Они всегда сидят со Стайлзом там за одним столиком. Это место — их переговорная. Их место силы. Их сэйф-рум.

Но Стайлза там не оказывается.

На школьной большой общей зоне на улице больше людей, чем обычно. Вероятно, виновата разгулявшаяся погода: пригревающее солнце заигрывает, то выглядывая, то скрываясь за плывущими по небу облаками. Каждый раз, как оно выглядывает, становится очень светло и жарко, а когда солнце прячется, ласкающий кожу ветерок становится ощутимее и хочется накинуть куртку.

Во дворике есть несколько старых дубов, огороженных кольцевыми клумбами с широкими каменными бортами, служащими лавочками для тех, кому не хватило места за столом. Столов на улице немного, и все они уже заняты группами подростков. Команда девушек по чирлидингу сидит за одним из столов, они в своих фирменных коротких юбках и майках без рукавов. Парни с соседнего стола, одетые в кофты и бомберы (лишь парочку парней в футболках) кидают шуточки по этому поводу, которые переходят в флирт, а уже через пару минут один из парней целует одну из чирлидерш. Коалиция ботаников несколько левее от них игнорируют эту сцену, уткнувшись в учебники, телефоны или ланч-боксы, — Стайлз замечает смущение по их покрасневшим лицам и замершим позам. Когда-то он и сам был таким, как эти ботаники. Но однажды ему просто стало плевать. Сейчас тоже плевать. Чужие сисько-жимы его мало заботят (хотя, будь это два парня, возможно, он опять покраснел бы как девственник и не смог бы увести взгляда).

Так как все столы уже заняты, Стайлз решает отжать место на кольцевой лавочке под дубом. Вероятность, что Скотт все еще идет по его следу, хотя и Стайлз пытался плутать и запутать друга, все еще высока, и Стайлз вместо того, чтобы сесть на свободную часть лавки, которая повернута к окнам школы, обходит дуб и кидает рюкзак возле уже сидящего за дубом парня. Бедняжка в очках вздрагивает, пугаясь упавшей возле него вещи и поднимает на Стайлза вопрошающий взгляд. Парень, чего имени Стайлз не знает, встречает суровый непримиримый взгляд Стилински. Через секунду-другую парня уже нет, и Стайлз занимает освободившееся место.

Розы в клумбе растут негусто, с проплешинами, и Стайлз забирается по сухой, утрамбованной засохшими корнями кустов земле выше. Он использует крону дуба как спинку кресла, а каменную лавочку как подставку для ног. Утро прошло как в тумане для него и для его отца, и Стайлз обнаруживает, что забыл свой обед дома, потому что Ноа не напомнил ему прихватить его, как обычно. У Стайлз имеются деньги, но идти в столовую, куда, вероятно отправился Скотт, он не хочет. Немного повозив здоровой рукой в рюкзаке, Стайлз находит недоеденный батончик и наушники. Он вытаскивает сникерс, подворачивает обертку и сует батончик в рот, свободными руками принимаясь развязывать наушники. Но в процессе вспоминает, что ему не к чему их присоединить — он ведь разломал свой телефон об асфальт той ночью.

Внезапно батончик уже не кажется Стайлзу таким вкусным. Сладость во рту становится пресной, непривлекательной, и Стайлз недоедает. Шершавая крона дерева впивается в болезненное место, вероятно, синяк, на спине Стайлза, и он выпрямляется, отодвигаясь от дерева. Он свешивает ноги с края клумбы и горбится, уткнувшись локтями в коленки. Солнце заходит за облака, дольше на этот раз, и двор погружается в темноту. Вместе с этим холодом к Стайлзу подкрадывается онемение, которое мучило его утром, потом стало слабее, а сейчас снова вернулось. Его ребра словно замирают, не давая ему шевелиться или дышать, а кожа бледнеет, словно его сердце перестает качать кровь. На миг Стайлз думает, что он умирает. Он сидит, обескровленный и обездвиженный как горгулья, а пространство вокруг него будто расширяется, ускользая все дальше. Все кажется странно нереальным, сюрреалистичным, и время останавливается, заставляя почувствовать себя узником этого бесконечно долгого момента. Это больше не школьный двор, и это тело больше не его.

— Вот ты где, — выпавший из-за дерева Скотт снимает время с паузы.

Солнце резко выныривает из-за облаков.

Стайлз моргает, ослепленный светом, и снова слышит звуки вокруг.

Встретившись взглядом с другом, затем Стайлз смотрит на свои руки — они больше не белые, как у статуи. Мозг Стайлза не может сообразить, что это, черт возьми, было? Это было странно. Увлеченный попытками разобраться в ситуации, Стайлз забывает о Скотте, который, вот блин, все же его нашел. Быстро. Не прошло и сколько, пяти, десяти минут?

Взгляд Скотта перемещается на руки Стайлза, которые Стилински рассматривает, а если конкретнее — то к бинту, который Скотт не понимает, как не заметил на ладони друга утром. Если подумать, Скотт вообще будто не заметил Стайлза утром.

— Ты поранился? — спрашивает Скотт, выглядя тоскливее, чем требует того ситуация, ведь Скотт не может знать о том, что Стайлз не поранился, а поранил себя. Намеренно. Шериф ошибся со своим предположением. И из-за чего Стайлз это сделал Скотт тоже не может догадываться. Так что его щенковатый грустный взгляд, должно быть, плод воображения параноидального Стайлза.

Стайлзу приходится напомнить себе об этом, когда его сердечный ритм начинает ускоряться.

— Было дело, — уклончиво отвечает он.

— Во время готовки?

Стайлз неоднозначно пожимает плечами, надеясь, что Скотт воспримет его ответ как «да». С отцом получилось. Так что и со Скоттом должно. Просто дай им самим додумать за тебя ложь, и тебе не придется врать. Все элементарное просто.

— Я почувствовал твою кровь на уроке, — говорит Скотт, слабо улыбаясь. — Чувак, ты меня напугал! Не делай так больше.

— Что, подумал, у меня аорта лопнула или типа того? — глухо смеется Стайлз.

— А такое бывает? — хмурится Скотт.

— Полагаю.

— Почему ты убежал от меня?

— После урока? — тупо спрашивает Стайлз.

— Когда я тебя звал. Ты дуешься на меня за то, что я бросил тебя в лесу? Или потому что я не замечал тебя все утро?

Стайлз вскидывает на Скотта взгляд «ты совсем глупый?».

Повисает пауза. Недолгая. Как маленький ребенок, не способный долго терпеть напряжение конфликта, Скотт кидается его разрешить.

— Прости, мужик! — сдавленно восклицает оборотень. — Я бы не оставил тебя там одного, если бы не думал, что смогу поймать альфу. Он был так близко. Я должен был попробовать…

Стайлз кивает, хотя не чувствует, что согласен полностью.

— Хорошо, что вы с альфой разминулись.

Скотт хмурится. — Откуда ты знаешь, что я его не нашел?

— Ты жив, — пожимает плечами Стайлз.

Рот Скотта приоткрывается в незнании, что на это возразить.

Стайлз ждет, станет ли Скотт спорить, что все было бы хорошо, и что убегать вот так не было глупым поступком. Стайлз уже подготовил несколько десятков подтверждений, почему это не так. Он знает, что Скотту нечем будет на них возразить. В своей правоте он уверен, ибо она следует логике, а доводы Скотта следуют вере в лучшее и моральным догмам, которые он себе выдумал.

Вероятно, Скотт находит в твердом взгляде Стайлза причины не вступать в дискуссию и сдувается. Скотт выдыхает, его плечи опускаются, когда он жалобно хнычет: — Хорошо! Ладно? Мне не следовало тебя бросать. Это было опасно, признаю.

— И глупо, — вставляет Стайлз.

— Мир?

Взгляд Стайлза невольно смягчается в ответ на щенячий взгляд Скотта. Вот почему они никогда не пребывают со Скоттом в ссоре долго! Кто-то выучил взгляд кота из «Шрека» еще в детстве и пользуется им с тех пор без зазрения совести.

— Да, чувак, — Стайлз легко касается бедра Скотта, — мир.

Вместе с прощением друга тяжесть, сковавшая тело Стайлза, отпускает его. Становится проще, когда важный пазл мира Стайлза возвращается на свое место. Вернувшийся на свою роль Скотт словно вытесняет образы, которые занимали его место. Стайлз на время забывает про ту ночь, и это ощущается как вдох после задерживания дыхания.

— Рад, что мы это решили, — Скотт садится рядом, тесня Стайлза. — Не люблю, когда ты меня игнорируешь.

Скотт достает отуда-то из кармана кофты с капюшоном пачку печенья и тянет за отрывную ленту. Подцепив верхнее круглое печенье, он протягивает его Стайлзу.

Стайлз принимает угощение, хотя и понимает, что оно работает сейчас скорее как задабривающий жест, нежели заботливый. Но Стайлз слишком голоден, чтобы упираться и вредничать. К тому же это его любимый вкус.

— Я тебя игнорировал? — фыркает Стайлз с набитым ртом. — Ты за все утро ни слова мне не сказал. Даже не посмотрел в мою сторону. Конечно, я же не Эллисон, у меня-то сисек нет.

— Я люблю ее не из-за сисек, — хмурится Скотт.

— Знаю.

Скотт горбится, упирается локтями в коленки и смотрит меж ног на землю, по которой ползет насекомое.

— Эллисон снова меня избегает.

— Я заметил, — Стайлз забирает из рук Скотта пачку печенья и достает еще одно. Скотт замолкает, все еще не поднимая взгляд.

Стайлз не хочет поддерживать тему Эллисон. Но видя, как Скотт совсем раскисает, в Стайлзе просыпается совесть. Его другу плохо. Пускай из-за девчонки. Наверное, стоит что-то с этим сделать…

Стайлз кладет печенье на свой рюкзак, лежащий на лавочке, и затем несильно бьет Скотта в плечо.

— Да ладно тебе, все будет нормально! Девочкам нравится трахать парням мозги, чтобы они не расслаблялись. Это просто, знаешь, часть игры. Воспринимай это как уровень в игре. А в игры-то ты играть умеешь. Мы че, зря тренировались столько лет?

— Надеюсь.

Стайлз берет руку Скотта и вкладывает в его ладонь печенье.

— На, пожуй и расслабь булки.

Тактика поддержки Стайлза — прикосновения и сарказм. Дело привычное. Но Скотт реагирует странно. Даже, можно сказать, по-волчьи.

Скотт перехватывает Стайлза за кисть и подносит его руку к своему носу, принюхиваясь. Радужки Скотта при этом становятся золотыми, а выражение лица закрытым и настораживающим.

— Эй, чувак! — Стайлз пихает Скотта в плечо, на этот раз сильнее, и оглядывается. — Погаси свои фары, вокруг же, блин, люди, если ты не заметил?

Скотт выпускает руку Стайлза, на коже которой что-то почувствовал, а затем промаргивается. Когда Скотт смотрит на Стайлза растерянным взглядом, глаза Скотта уже привычного, а не волчьего оттенка, к успокоению Стайлза.

— Что это такое было сейчас? — вопрошает Стайлз, взмахивая рукой, которую Скотт решил обнюхать.

— Я не знаю, — отвечает Скотт. — Мне показалось.

— Что показалось?

— Не знаю, — повторяет Скотт раздраженно. — Скоро полнолуние. Это действует мне на мозги.

Скотт трет лицо, выглядя измотанным.

— Только не говори, что ты становишься диким, потому что скоро полнолуние, — саркастично говорит Стайлз. Затем его улыбка сползает с его лица. — О нет, черт, чувак, кажется ты становишься диким, потому что скоро полнолуние!

Скотт морщится: — Ты можешь не кричать?

— Да я вроде не кричу. Ну, не громче обычного.

— Бьет по перепонкам.

Стайлз придвигается. — Какие у тебя еще симптомы потери крыши перед полнолунием?

В ходе недолгого разговора выясняется, что Скотт иногда видит, чует и слышит лучше обычного (разительно, по сравнению с другими днями). А еще в моменты гипер-коцентрации, как называет ее Скотт, он словно сам не свой.

— Будто моя личность уходит на второй план и остается только нечто, что я в себе плохо знаю, — пытается объяснить Скотт.

Стайлз грызет изнутри щеку, давая информации улечься в мозгу. Значит ли все это, что Скотт мог почувствовать на его коже запах тех парней? Способен ли оборотень на такое? Ведь прошло уже немало времени, запах должен был выветриться. Но что, если не это, тогда Скотт унюхал?

Кажется, мысли Скотта сворачивают в том же направлении, когда ветер чуть усиливается и дует от Стайлза в сторону оборотня, принося частицы того, что может уловить лишь нос Скотта.

И каким бы ни был Скотт еще зеленый в волчьих делах, Стайлз решает не ждать, пока Скотт разберется с тем, что он унюхал.

— Ну, а насколько хорошо ты слышишь? — спрашивает Стайлз.

— Не уверен. Это важно? — Скотт отвлекается от запахов.

— Само собой! — говорит Стайлз. — Хотим мы разобраться в вопросе или нет?

Скотт не уверен, как на это ответить и позволяет Стайлзу продолжить.

— Ладно, значит, ты хорошо слышишь. Можешь услышать Эллисон? Где она, что говорит? Твой прошлый рекорд был, когда ты услышал ее перед тем, как она впервые вошла в класс. Сможешь его побить?

Скотт подбирается и садится ровнее. — Я попробую.

Оборотень навостряет слух. Лицо Скотта в этот раз не приобретает пугающее выражение, но становится сосредоточенным.

— Я слышу твоего отца.

— Моего отца?

— Да. И директора.

— О чем они говорят? Они говорят о моих оценках? Блин, надеюсь, нет. Я сильно съехал…

Скотт замолкает, пока слушает.

— Это о деле. Полиция розыскивает Дерека, но они не знают, где он может укрываться.

Стайлз хочет вставить шутку о том, что у Дерека нет друзей и он наверняка спит или в сгоревшем доме, или в камаро, как суровый небритый мужик. Но Скотт продолжает.

— В город приехал окружной детектив. Он там, с ними, кажется будет вести расследование.

— Отстой.

Скотт кивает. Он знает, насколько шериф не любит, когда чужаки вмешиваются в его дела. Зачастую эти приезжие еще и высокого самомнения и больше кичатся, чем действительно помогают делу.

— Теперь они говорят о твоих оценках, — оповещает Скотт спустя некоторое время, когда Стайлз уже думает, что тот не подслушивает. — Ты отстаешь по химии? — удивляется Скотт.

— Черт, химия! — Стайлз вскакивает. — Сколько минут до звонка?

— Э-э… — Скотт достает телефон, чтобы проверить время, и называет его вслух.

Получив ответ, Стайлз спешно достает из рюкзака конспекты по химии, пару карандашей и стикеры, чтобы наделать шпаргалки. Один карандаш и половину стикеров Стайлз кидает Скотту.

— Зачем мне это? — спрашивает оборотень недоуменно.

— Сейчас будет тестирование по химии. И то, что ты об этом не знал, говорит о том, что шпоры тебе нужны так же, как и мне.

Скотт хочет возразить, что благодаря Эллисон и контролю матери за его оценками он стал лучше в химии. Но улавливает, как директор и шериф начинают говорить об его оценках, оспаривать успех Скотта в учебе.

— Почему твоего отца отчитывают из-за моих оценок? — спрашивает Скотт.

Стайлз саркастично отвечает, не отрываясь от своего занятия: — Потому что твой отец далеко?

— Иногда я не рад, что наши семьи дружат. Напомни мне не заходить к тебе домой хотя бы месяц, не хочу смотреть в глаза шерифа, которого отчитали из-за меня, мне так стыдно…

— Добро пожаловать в мой мир, чувак, — усмехается Стайлз.

Оставшуюся часть обеденного перерыва они проводят, делая шпоргалки под дубом.

Скотт справляется медленнее, чем от него хочет Стайлз. Но они все же делают это. Как команда.

Стайлз рад, что у него есть Скотт. Благодаря другу справляться с этим днем становится немного проще.