Work Text:
— Я хочу увидеть Тёмного Лорда.
Возможно, ему это послышалось. В детстве Эван думал, что с ним разговаривают мёртвые. Голоса были похожи на шепотки портретов их марсельского поместья, и казались просто фоновым шелестом, безликим и пустым, как люди, изображённые на них.
Однако скоро он начал узнавать некоторые голоса и различать слова. Он даже пытался говорить что-то в ответ, но это было не только бессмысленно, но и опасно.
Такие способности не приветствуются, даже в богатом на девиации магическом роду.
Он больше не слышит — скорее чувствует — их шёпот, затекающий грязной кровью в уши, их разговоры между собой — бесконечный невыносимый шум. Отрывки чьей-то чужой жизни, которая ещё не случилась.
Теперь Эван вырос и знает: он действительно слышит мертвецов — только будущих.
— Устрой мне встречу со своим братом. Я знаю, что он принял Метку.
Эстебан Мальсибер, очень живой и самодовольный, как все дети солнца, не разменивается на любезности, поэтому сразу же бросает в лицо Эвану свои тайны, которые ему теперь придётся хранить.
Он только прибыл в гости, только аппарировал, но уже как будто наносит ущерб одним своим существованием в общем пространстве. Отравляет, как дерево Датуры, посаженное в самом углу сада.
В саду жарко настолько, что он бы предпочёл провести этот день с молодняком абраксанов, которых отец привёз с марокканской выставки в начале лета. В их стойле всегда поддерживаются идеальные условия, в отличие от остальной части дома.
Но они сидят на потрескавшихся от солнца деревянных креслах, и шёлковый навес беседки совсем не спасает от роящихся вокруг них златоглазок.
Эван пытается отсрочить принятие решения, поэтому просит эльфа позвать Феликса. Не этого брата хочет видеть Эстебан, но прямой отказ он принимать не умеет, а вот издевательство поймёт так же хорошо, как родной язык.
Феликс приводит с собой Пандору, у которой на голове венок из Дескурайнии Ровены. Нежные жёлтые цветы могут быть использованы в зелье Бесконечной Лжи или даже в Оборотном при должной замене ингредиентов. Но Эван не думает, что они действительно что-то готовят.
Она старше Феликса на пять лет, но они удивительно дружны для кузенов. Играют в какие-то только им понятные игры и расследуют исчезновения кроленей из редколесья вокруг, как будто это не они до этого ставили силки и делали из кроличьих ушей ожерелья. Он обычно не вмешивается в это. Пока не заведутся красные колпаки у озера — это просто детские игры.
Эван чувствует иглу тоски и странное эхо неслучившихся воспоминаний, когда слышит смех Эстебана. Тот действительно быстро понимает намёк и переводит тему на предстоящий последний год в Хогвартсе. Брат и Пандора усаживаются рядом с ними за шахматы, но быстро забывают про них, и старый набор без трёх пешек оказывается в траве, опрокинутый резвящимися у ног шишугами.
Пандора разливает им с Феликсом чай, переполняя чашки, всматриваясь в узоры, которые создаёт молоко. Эван знает, что она видит в них будущее. И просто надеется, что она никогда ему об этом не скажет. Он хранит уже слишком много тайн.
Они обсуждают квиддичный матч, который организован в честь двухлетней годовщины смерти Фабиуса Уоткинса, когда Эстебан внезапно салютует Эвану холодным вином и говорит:
— Я в этом году не буду больше играть в команде. У меня будет достаточно других вещей, о которых стоит побеспокоиться. А квиддич… квиддич — это для тех, кто до сих пор не вышел из детства.
Это заявление уже не так удивляет Эвана вместе с предыдущими его словами. Теперь становится понятно, что он не прекратит попыток. И что он готов начать шантажировать Эвана, потому что именно ему придется искать нового загонщика в сентябре.
Феликс начинает спорить с ним, хотя даже не особо любит квиддич — просто из принципа и желания доказать, что он то точно не ребёнок в его семь с половиной лет.
Солнце медленно склоняет их к размеренной усталости. Из разных номеров «Пророка», которые эльфы услужливо добавляют каждые три дня, получая вместе с другой британской корреспонденцией они лениво перебрасываются случайными гороскопами, деревенскими некрологами и анонсами свадеб.
Они пропускают только военные сводки.
Некролог Дореи Поттер настолько длинный, что зевает уже даже Пандора.
— Кстати о предателях крови, — обращается Эстебан к Феликсу, когда она заканчивает, — до меня доходили слухи из Министерства, что ваш брат был замечен на месте смерти...
— Хватит, — прерывает его Эван, Пандора испуганно поднимает голову на его голос. — Я не понимаю, почему ты не можешь попросить об этом Эйвери. Он уже который год ходит за тобой унылым гиппокампом. Можно уже использовать то, что его семья есть в списке «Священных двадцати восьми», в отличие от твоей.
В один момент Эстебан лениво сидит, лениво развалившись на скрипучем стуле, в другой — он достаёт палочку и накладывает отточенным движением Империус на Пандору.
Это как расставлять магические силки, предназначенные для мантикоры, чтобы поймать кроленя. Эван почти скучал по его ослепляюще бессмысленной жестокости.
Он быстро одергивает себя, вспоминая о том, что Пандора — девушка, и что он впустил в дом по-настоящему опасное животное. Опасное не потому, что сильное, а потому что ничто не может сделать ему больно.
Но Эван не зря посещает Уход за Магическими существами, он не вставая и одним заклинанием впечатывает Эстебана в стол, лишая его возможности двигаться. Тот улыбается довольно. Ему не больно.
Это злит просто безумно. Эван не видит больше ничего кроме яркого жёлтого света. Он подходит близко-близко, наклоняется и сжимает его шею с настоящей силой, которая привыкла держать биту на жестоких тренировочных матчах Слизерина. Эстебан не может даже дёрнуться, не может ничего сказать. Это чертовски приятно.
Потому что Эвану не нужен Империус, чтобы заставить его делать то, что он хочет.
Он всё ещё помнит о том, что Империус нельзя снять со стороны. Это тонкая магия, которая выстраивает связь только между заклинающим и заклинаемым. Только они сами могут прекратить эту связь, этот навязанный контракт. И Пандора вряд ли сможет сбросить его.
— Ты же знаешь, что Эйвери сделает для тебя всё что угодно. И даже без Империуса. — Эван ослабляет хватку на его шее. — Сними заклинание и уходи.
Тот невербально отменяет Империус и медленно поднимается. Он не выглядит недовольным или расстроенным. Для него это обычный день.
— Я так и знал, что ты трус, Розье. Сиди себе спокойно. Ты всё равно никому не нужен.
Для Эвана это день, когда он потерял друга. Мальсибер аппарирует сразу за воротами, вспугнув порлока, охраняющего стойла.
Его слова отдаются кровью в голове. И Эван впервые не может понять, откуда они звучат. Это прошлое или будущее?
Или это его собственный голос повторяет их как проклятие?