Chapter Text
Ложка выскальзывает из пальцев Уилла и со звоном падает в тарелку с хлопьями. В это ноябрьское утро за обеденным столом Уилеров этот звук раздаётся очень громко, и Уилл вздрагивает, словно только что проснулся.
— Извините, — бормочет он, вытирая рукавом пролитое молоко со всегда безупречно чистого стола.
Из гостиной доносится шорох газеты мистера Уилера, быстрый и резкий, словно предупреждение. Он ищет повод выгнать из дома и Уилла, и Джонатана, и нарушение его священного утреннего ритуала — сидеть на диване, пить кофе и читать новости, вряд ли сильно помогает делу Уилла.
Холли роняет ложку в хлопья и хихикает над брызгами. Они с миссис Уилер, как обычно, встали рано, и Уиллу больше всего нравится это время – когда на кухне только они втроём.
— Ты выглядишь уставшим, дорогой, — говорит миссис Уилер, и её голос перекрывает стук ложки Холли. Она кладёт пакет с ланчем в рюкзак дочери. — Плохо спалось?
Уилл выуживает свою ложку из миски.
— Нет, всё хорошо.
Она улыбается, её помада идеальна даже в такой ранний час.
— Я знаю, что зимой в подвале холодно, так что не стесняйся пользоваться обогревателем, хорошо?
Правда в том, что обогреватель и так работает на полную мощность каждую ночь, и Уилл чувствует себя довольно паршиво, не только из-за того, что живёт у Уилеров бесплатно, но и из-за того, что портит им счета за электричество.
Чувство вины, однако, не так сильно, как страх перед холодом.
Есть только одна вещь сильнее его, и это...
— Или ты можешь попросить Майка разделить с тобой его комнату зимой. На втором этаже гораздо теплее.
Из гостиной доносятся кашель и шорох газеты снова, а затем тихое ворчание, которое ни Уилл, ни миссис Уилер не могут разобрать.
— Что ты сказал, дорогой? — кричит она, хотя по её лицу видно, что она заведомо практически уверена, что всё, что её муж собирается сказать, – полная чушь. У неё есть свои способы делать его менее пугающим, чем ему самому хотелось бы казаться.
— Взрослые мальчики не должны спать в одной комнате, — повторяет мистер Уилер, на этот раз громче. И, хотя миссис Уилер закатывает глаза, по спине Уилла пробегает холодок.
— Мне нужно отвезти Холли в школу, — говорит она и сжимает его плечо. — Увидимся за ужином.
Когда она уходит с Холли, снова воцаряется тишина, нарушаемая лишь периодическим перелистыванием газетных страниц в гостиной. Уилл сидит со своей ложкой, сгорбившись над тарелкой, и смотрит на размокшие хлопья. Несколько минут покоя.
И тут скрипит лестница.
Он не сразу поднимает взгляд, просто помешивая хлопья, и притворяясь, что не помнит наизусть шаги Майка Уилера.
— Мама, ты видела...
Майк останавливается в дверном проёме. Волосы у него в беспорядке, словно он только что проснулся. Они короче, чем в прошлом году, но кудри всё ещё спадают на уши. Футболка задрана на одной стороне, словно он только что надел её и ещё не поправил. Заметив Уилла за столом, он застывает.
— О. Привет.
— Доброе утро, — бормочет Уилл. В миллионный раз он задумывается, не лучше ли ему просто есть в подвале или даже вообще не выходить в общие комнаты. Что угодно, чтобы избавить себя и Майка от неловкого напоминания о том, что они больше не близки. Его ложка скребёт по дну тарелки.
Майк пересекает комнату, глядя куда угодно, только не на него. Он хватает свой рюкзак из угла, затем идет на кухню, чтобы насыпать себе хлопьев. На секунду он замирает, колеблясь, глядя на один из пустых стульев напротив Уилла.
Их взгляды встречаются.
Воздух кажется густым от того, насколько громкая тишина между ними.
«Хочешь сесть?» Слова поднимаются по горлу Уилла, но он проглатывает их. Нет никакого смысла спрашивать. Вместо этого он просто смотрит на стол и надеется, что его лицо ничего не выдаст. Он больше ничего не ждет от Майка, этого с него хватит до конца жизни.
Майк медлит, явно чувствуя себя некомфортно. Что, в общем-то, неудивительно. Потому что, несмотря на то, что он говорил ему в прошлом году о работе в команде, о том, чтобы снова стать лучшими друзьями, они едва разговаривают. Честно говоря, они отдалились друг от друга еще до того, как Уилл уехал. Глупо было думать, что они смогут это исправить.
— Я, э-э, — говорит Майк, неловко стоя с тарелкой в руке. — Я поем у себя в комнате. Я типа... одержим этой новой серией комиксов, так что...
Уилл хочет спросить, какой именно – если эта серия вообще существует — но останавливает себя. Они уже давно перестали задавать друг другу личные вопросы.
— Круто, — говорит он вместо этого, надеясь, что его голос прозвучит небрежно.
Майк задерживается ещё на полсекунды, словно может передумать. Он этого не делает. Уилл прислушивается к его затихающим на лестнице шагам, пока дом не поглощает звук.
Батарея у окна тихо дребезжит. Уилл откидывается на спинку стула, дерево скрипит под ним. Он смотрит вниз на свои колени и вспоминает, как много лет назад сидел на этом самом стуле, только тогда его ноги были вдвое короче, а ступни не доставали до пола, и они с Майком катались на своих стульях по полу, хихикая каждый раз, когда миссис Уилер их ругала.
Он вспоминает, как когда-то ночевки у Майка были лучшим ощущением на свете, наполненные играми и смехом, шёпотом секретов и редким проблеском надежды, что каждый день их дружбы сблизит их ещё сильнее.
Раньше они мечтали о том, как одного из них усыновит мама другого, чтобы они могли жить в одном доме.
Сейчас же жить с Майком просто грустно.
Одно дело – вложить всю душу в дурацкую картину, попытаться признаться лучшему другу, потерпеть неудачу и вместо этого помочь ему вернуться к его девушке. И совсем другое – быть вынужденным жить под одной крышей и понимать, что вам больше нечего сказать друг другу.
Прежде всего это одиноко.
С тем, что Макс всё ещё в коме, Лукас каждый день проводит в больнице, Дастин почти всё время тусуется только со Стивом и Робин, Оди тренируется с Джойс и Хоппером, а Джонатан занят восстановлением отношений с Нэнси, не так уж много людей, с которыми можно провести время.
Они по-прежнему вместе обедают в школе, но всё уже не так, как раньше.
Кажется, в разговорах стало слишком много пауз – они избегают упоминаний Макс и Эдди. И вместо каждой фразы, которую Майк и Уилл произнесли бы, если бы разговаривали, теперь тишина.
— Вы двое рушите Партию, вы понимаете это? — резко сказал Дастин однажды, когда Майк отказался сесть рядом с Уиллом во время их вечера кино. Это был один из немногих случаев, когда Уилл видел Дастина злым. — Сейчас и так происходит достаточно дерьма, а вы всё только усугубляете. Из-за чего вы вообще поссорились?
Но правда в том, что они никогда не ссорились. Они просто перестали разговаривать. В тот вечер Уилл не мог смотреть на Майка, чей взгляд был прикован к телевизору, а брови нахмурены, когда он протискивался между Лукасом и Оди, хотя место на диване рядом с Уиллом было пустым.
— Просто оставь это, — пробормотал он и увидел, как на лице Дастина промелькнула боль, прежде чем тот отвернулся.
Лукас был – и до сих пор остаётся — таким же расстроенным. Иногда он умоляет Уилла простить Майка за всё, что бы тот ни сделал.
Но здесь нечего прощать. Нечего исправлять. Нечего говорить.
Здесь просто ничего.
Они были близки когда-то, теперь – нет. Вот и всё.
В подвале, когда Уилл спускается вниз этим вечером, слабо пахнет пылью и металлом. Из-за включённого на полную мощность отопления трубы дребезжат и гудят. Ему нравится спать так, плотно укутавшись в одеяло и прижавшись спиной к обогревателю.
За последний год он сделал это место своим: стол придвинут к батарее, чтобы он мог рисовать в тепле, а матрас отодвинут к противоположной стене. Диван Джонатана стоит практически нетронутым, на нём куча одеял и полупустая кружка с прошлого месяца, потому что он обычно тайком пробирается спать в комнату Нэнси.
Ноябрь в Хоукинсе всегда был суровым, но теперь, когда врата все еще открыты, а по улицам идут трещины, с воздухом как будто что-то не так. Даже лето было прохладным, словно холод из Изнанки просачивался сквозь трещины в их мир.
Холод, на самом деле, возможно, одна из немногих вещей, что Уилл помнит из Изнанки.
Иногда она ему снится, никаких реальных отчётливых образов, только холод и темнота. Это другой тип холода, он как будто бы почти живой. Как будто бы он движется и прислушивается, проскальзывает под дверьми и прижимается к его коже, пока он не просыпается с хрипом, удивлённый, что он все ещё дышит. Его кошмары постоянно напоминают ему, что эта тьма все еще где-то внутри него.
Всякий раз, когда становится плохо, он прижимается к обогревателю до тех пор, пока металл не оставляет красные следы на спине. Это жжение ощущается как доказательство того, что он все еще здесь, все еще контролирует свое тело, и что внутри него нет той темной силы, пытающейся понизить температуру его тела.
«Нам пришлось выжечь это из тебя», — сказала ему мать осенью 85-го, после Истязателя Разума. Тепло ослабляет связь.
И, хотя Уилл ненавидит думать об этом, он знает, что Векна все еще где-то там, восстанавливает силы, ждет. В конце концов, он вернётся. А до тех пор ему больше нечего делать, кроме как оставаться начеку и в тепле.
Он прижимается к обогревателю, крепко закрывает глаза и говорит себе перестать быть трусом. Векна может вернуться когда-нибудь, но точно не сегодня. На улице и должно быть так холодно, это просто зима. Все мёрзнут.
В доме над ним царит тишина. Где-то вдали ветер свистит в ветвях деревьев.
Здесь, внизу, слышен ровный гул отопления.
Днём и по выходным Уилл старается как можно реже бывать в доме Уилеров, чтобы снизить вероятность столкновения с Майком.
Он уезжает на велосипеде. В основном в домик Хоппера или на свалку неподалёку, которую Оди выбрала местом для тренировок. Уилл был там с ней, когда она впервые взлетела. Он чувствует трепет, когда видит, как она бросает вызов гравитации, делая то, что не должна. Это даёт ему ощущение, что у них есть хоть какой-то контроль над тем, что мир постоянно им подкидывает.
Сейчас она парит примерно в восьми футах над землей, глаза закрыты, ветер развевает её волнистые волосы. Когда Уилл протягивает руку, кончики его пальцев осторожно касаются её лодыжки, стараясь не разрушить её концентрацию. Но она стала так хороша, что просто открывает глаза и улыбается ему, даже не дёрнувшись.
— Ты потрясающая, — говорит он.
— Знаю, правда? — лучезарно улыбается она, и зимнее солнце блестит на её ресницах.
К тому времени, как небо становится фиолетовым, Уилл снова садится на велосипед и едет к дому Уилеров, ускоряясь при приближении к лесу. Он ненавидит то, как тени мелькают между деревьями после заката. Кажется, будто лес его помнит.
Ещё до того, как он добирается до подъездной дорожки он понимает, что что-то не так. В доме темно. Видно только мерцание, слишком слабое, чтобы понять, от чего оно исходит. Специальный реагирующий на движение светильник над входной дверью не включается.
Уилл бросает велосипед на лужайке, его дыхание учащается, когда он подходит к ступенькам. Грудь сдавливает. Он колеблется секунду, а затем толкает дверь.
— Добрый вечер?
Тёплое оранжевое мерцание виднеется из гостиной. Слышны голоса — приглушённые и низкие. Уилл с облегчением выдыхает и аккуратно ставит обувь на полку, прежде чем войти.
Но что-то не так. Вся семья Уилеров и Джонатан собрались вокруг журнального столика. В комнате необычно темно, единственный свет исходит от нескольких свечей, отбрасывающих тени на стены.
Уилл тянется к выключателю. Ничего не происходит.
— Уилл! — Джонатан уже на ногах, берёт его за руку. — Эй. Хорошо, что ты дома. Электричества нет, мы пытаемся связаться с...
— Ага, — Тэд Уилер держит рацию так, как будто это какой-то совершенно незнакомый ему предмет. Странно видеть его с чем-то, что для Уилла так прочно ассоциируется с его друзьями. — Вы хотите мне сказать, что ничего нельзя сделать?
Вспышка помех, затем раздаётся уставший механический голос, звучащий так, будто он объяснял это уже миллион раз:
— Извините, сэр. Это не только в вашем доме, вся электросеть вышла из строя. Мы делаем всё возможное. А пока, пожалуйста, используйте свечи и одеяла, чтобы согреться.
Мистер Уилер бормочет что-то неразборчивое, затем неуклюже задвигает антенну обратно и передаёт рацию Майку, который молча сидит рядом с ним. В тусклом свете свечей Уилл не может не заметить некоторое сходство в их чертах лица, одинаковую хмурую морщину между бровями. Он задаётся вопросом, станет ли Майк когда-нибудь таким же, как его отец.
— Сегодня нет света? — взволнованно спрашивает Холли.
— Нет, дорогая. Но ничего страшного, мы создадим уют свечами, — Миссис Уилер протягивает ей фонарик. — Почему бы тебе не подняться наверх? Я уложу тебя через минуту. Осторожнее на лестнице!
Холли убегает, луч фонарика прыгает по стенам и полу. Тэд Уилер сидит на диване и смотрит на тёмный экран телевизора, словно если он будет делать это достаточно пристально, тот снова включится. Нэнси роется в ящиках в поисках свечей.
— Отопление, — внезапно вспоминает Уилл.
— Не работает, — подтверждает Джонатан. — Но всё будет хорошо. У нас есть одеяла.
— Вы, мальчики, — Миссис Уилер переводит взгляд с Джонатана на Уилла. — Я знаю, что в подвале холодно даже с работающим отоплением. Джонатан, ты можешь занять диван, а Уилл, может быть, ты разделишь с Майком его...
— Нет, — быстро говорит Уилл, потому что он лучше скажет это сам раньше, чем мистер Уилер, или, что ещё хуже, Майк. Его взгляд на мгновение встречается с взглядом Майка через всю комнату, выражение его лица нечитаемое, брови всё ещё нахмурены. Уилл прочищает горло. — Эм, нет, спасибо. Всё будет хорошо.
— Но если станет слишком холодно...
— Мы дадим вам знать.
Ночь разворачивается в мерцании и тенях. Свечи, холодные остатки обеда на ужин, тихое звяканье посуды под ледяной водой. Нэнси и Майк разжигают камин. Требуется некоторое время, чтобы температура в комнате поднялась.
Тэд Уилер включает радио на батарейках, переключая каналы в надежде услышать новости.
— Мы связались с компанией Roane County Water and Electric, — раздаётся женский голос сквозь помехи. — Представитель говорит, что причина отключения пока неизвестна.
Мистер Уилер ворчит и переключает радиостанции, чтобы найти какую-нибудь музыку, но каждый раз, когда звучит хорошая песня, он меняет частоту. Уилл и Джонатан обмениваются страдальческими взглядами и закатывают глаза.
— Эй, — шепчет Джонатан, опускаясь на колени на ковёр рядом с Уиллом, пока мистер Уилер подносит рацию к уху, чтобы разобрать слова сквозь помехи на одном из каналов. — Я тут подумал. Хочешь, я посплю с тобой сегодня внизу?
— Нет, всё в порядке.
— Ты уверен? Ты же попросишь о помощи, когда она тебе понадобится, да? Пожалуйста, скажи, что попросишь, — он сжимает плечо Уилла. — Я знаю, вы не в лучших отношениях, но уверен, Майк не будет против, что ты будешь спать в его комнате, если ты попросишь.
Уилл колеблется, а затем качает головой.
— Уилл, — голос Джонатана смягчается, брови приподнимаются. — Я не хочу, чтобы ты замерз насмерть только потому, что вы двое слишком упрямы, чтобы поговорить.
Трудно говорить об этом с Джонатаном, потому что он был с ними в Леноре. Он поймал его взгляд в зеркале заднего вида того фургона, когда его лицо всё ещё было мокрым от слёз. Вероятно, он знает гораздо больше, чем готов признать: о картине, о неудавшемся признании и о том, как сильно Уилл всё испортил.
— Я не замёрзну, — говорит Уилл. — Не волнуйся, ладно? Это всего на одну ночь. Всё будет хорошо.
Когда больше тянуть уже некуда, Уилл выходит в коридор, чтобы спуститься в подвал. На половине пути от двери гостиной холод дома становится ощутимым так внезапно, словно он проходит сквозь невидимую стену.
Майк сидит у подножия лестницы и тихо говорит в рацию. Между коленями у него зажат фонарик, отбрасывающий свет на противоположную стену. Уилл уже собирается пройти мимо него, как вдруг слышит голос Лукаса из динамика.
— ...аварийного питания должно хватить на несколько дней, потом генератор нужно будет заправить.
Уилл замирает. Макс. В коме. В больнице. На аварийном электропитании.
— Я так волновался, — продолжает Лукас, и голос у него дрожащий, таким его Уилл никогда раньше не слышал. — Я приехал сюда, как только отключился свет, я думал, что она...
— Знаю, Лукас, — тихо говорит Майк. — Всё хорошо. С ней всё будет хорошо.
Голос Майка мягкий, Уилл не слышал его таким уже несколько месяцев. Он смотрит вверх, встречается с Уиллом взглядом, и тот понимает, что просто стоит и подслушивает разговор, в котором не участвует. Он мог бы, если бы Майк и он были бы в хороших отношениях. Он бы смог просто скользнуть на место рядом с ним на лестнице, взять рацию и утешить их общего друга.
Может, Дастин прав — они рушат Партию.
Уилл отводит взгляд и быстро проходит мимо Майка, направляясь в подвал.
Несмотря на то, что он сказал Джонатану, на самом деле всё не хорошо.
Внизу холод бьёт как воспоминания.
Уже на лестнице Уилл чувствует, как он пробирается сквозь слои одежды. Он по привычке тянется к выключателю. К тому времени, как он зажигает первую свечу, его руки дрожат так, что пламя гаснет. Он ругается себе под нос и пытается снова.
Он всегда ненавидел свет свечей. Слишком много мерцания, слишком много теней.
Это просто отключение света. Всё в порядке. Это просто зима. Без отопления и должно быть так холодно.
Уилл достаёт из ящика ещё один свитер, чтобы надеть его поверх того, что уже на нём, и только после этого садится на матрас. Он проверяет обогреватель – тот, конечно же, не работает. Затем он проскальзывает под одеяло, которое настолько холодное, что кажется почти мокрым, и хватает рацию, как и хотел, весь вечер. Она, наверное, уже в постели.
— Оди?
Слышны помехи. Затем:
— Уилл?
Его охватывает облегчение.
— Слава богу. Ты в порядке?
— Не совсем, — отвечает она, и Уилл слышит, шуршание, словно она поворачивается в кровати. — Мы с мамой пропустили нашу любимую передачу, потому что телевизор отключился.
Уилл смеётся, и он может поклясться, что он видит белое облачко своего дыхания в холодном воздухе.
— Дерьмово.
— А ты как?
— Я в порядке.
— Ты врёшь?
Уилл старается не стучать зубами. Она слишком хорошо его читает.
— Может быть. Не знаю, я просто… напряжён. Как думаешь… может он быть причиной всего этого?
Повисает тишина. Оди никогда не отвечает на вопросы небрежно, она всегда всё обдумывает.
— Не знаю, — наконец говорит она. — Ты его чувствуешь?
— Нет, не совсем. Трудно сказать. Просто… так холодно, что это напоминает мне о...
— Знаю, — шепчет она.
— Наверное, я просто волнуюсь. В смысле, что, если он ищет меня? Чтобы забрать обратно?
— О, Уилл, — её голос мягкий и тёплый. — Я не позволю этому случиться. Никогда. Мне приехать? Или ты хочешь спать здесь? Мы можем спать в моей кровати?
— Нет, нет, — мысль о том, что Оди разбудит Джойс и Хоппера посреди ночи, чтобы приехать за ним, вызывает у него мурашки. Его мать достаточно напереживалась за него за всю жизнь. — Всё в порядке. Я просто… хотел услышать твой голос.
Даже в тишине Уилл знает, что она улыбается.
— Хорошо, что ты делишь подвал с Джонатаном, — её голос теперь больше похож на мурчание, как и всегда, когда она говорит чересчур оптимистично в попытке поднять другим настроение. Это что-то очень материнское, вероятно, она переняла это от их матери. — Ты не один. Если что-то случится, Джонатан сможет позвонить нам.
Уилл открывает рот, чтобы что-то сказать, но останавливается. Вместо этого он закрывает глаза на секунду. Оди не обязательно знать правду. На самом деле, так лучше.
— Да, — говорит он. — Да, ты права.
Когда они прощаются и рация затихает, Уилл сворачивается калачиком под одеялом, засовывая руки между коленями, пытаясь задержать в воздухе мягкость и тепло голоса Оди. Он натягивает одеяло на лицо так, чтобы его теплое дыхание отражалось от ткани обратно на его кожу.
Но, даже закутавшись в одеяло, он дрожит. Руки и ноги покалывает от холода. И он понимает, что это глупо. Очень, очень-очень глупо.
Он представляет себе завтрашнюю газету. Возможно, он даже попадёт на первую полосу.
Мальчик, вернувшийся из мёртвых, также известный как Зомби-бой, замерз насмерть, потому что не смог попросить своего бывшего лучшего друга разделить с ним комнату.
Свет свечи мерцает. Уилл зажмуривается, чтобы не видеть тени, скользящие по стенам и мебели.
Сосредоточься, говорит он себе. Это просто отключение электричества. Ничего необычного. Такое случается в каждом городе, в любой части мира. Да, холодно, но это тебя не убьёт. И нет, холод не означает, что Векна стоит снаружи дома, сейчас буквально конец ноября.
Может быть... если он подождет достаточно долго, пока Тэд Уилер не уйдёт в спальню, он сможет поспать на диване. Но обычно он остаётся в гостиной до двух или трёх часов ночи, проводя полночи во сне в своём кресле La-Z-Boy. Может быть, Уилл мог бы поспать бы в комнате с Нэнси и Джонатаном, но, зная Нэнси, как-только он бы спросил об этом, она бы постучала в дверь Майка и заставила бы обоих мальчиков взять себя в руки и разделить эту чертову комнату.
Такое холодное тело, как у Уилла сейчас, стало бы идеальным сосудом.
Эта мысль проскользывает в его голове, и прежде чем он успевает от неё избавиться, она устраивается поудобнее. Это правда, не так ли? Истязатель Разума любит холод, именно в нём он процветает. Ему нужен охлаждённый хозяин – вот почему Билли чуть не зажарился на солнце, вот почему Уилл отказывался принимать горячую ванну, когда был одержим.
Если Уилл заснёт, он оставит своё тело без защиты: холодный, пустой сосуд, приглашающе беспомощный. Должно быть, будет так легко завладеть его телом. Здесь нет никого, кто мог бы это заметить. И он никак не сможет с этим бороться.
Разве нерационально так думать? Кто скажет, что он не найдёт его снова? Векна жив, ждёт, скрываясь, они знают это. Может быть, он уже за дверью, ждёт, когда Уилл уснёт. Это будет легко. Заметит ли Уилл вообще? Заметит ли кто-нибудь?
Ему не следовало так быстро отказываться от предложения миссис Уилер разделить комнату с Майком. Но даже если бы мистер Уилер и позволил, согласился бы сам Майк?
Он мог сказать нет.
Как и при каждой попытке Уилла провести с ним время в этом году. Майк всегда был занят. Не в настроении. Избегал. «Извини, я очень устал», — так он оправдывался, когда Уилл ещё звал его куда-нибудь. Он не делает этого уже несколько месяцев. Это бессмысленно.
Его одежда и тело слишком холодные, чтобы сохранять тепло под одеялом. Это кажется бесконечным. Неискоренимым.
И это кажется знакомым. Холод, который он когда-то знал, но забыл. Тёмное и ледяное место. Замок Байерсов и маленький мальчик, дрожащий на земле, ждущий, когда его найдут. Визг вдалеке. Глухой стук, словно гигантские ноги наступают на сухие корни. Не так уж и далеко. Приближающиеся. Вынюхивающие его. Они почти здесь. Он почти пропал.
Уилл резко просыпается. Слышится шум, похожий на удар.
Садясь, он оглядывает комнату, дезориентированный, пытаясь понять, откуда доносится звук. Мерцание свечи стало сильнее? Его тело напряжено, плечи подтянуты к ушам. Он не знает, который час.
Раздаётся еще один удар. Или, скорее, стук. Доносящийся сверху лестницы.
Уилл не хочет покидать своё одеяло, поэтому берет его с собой, накидывает на плечи, как плащ, пока ступеньки скрипят под его ногами. Он тянется к дверной ручке и колеблется. Векна ведь не стал бы стучать, верно?
Уилл открывает дверь.
Майк держит в руке фонарь, который озаряет его лицо золотом и тенями, отчего его глаза кажутся чёрными сферами.
— Прости, — говорит он. — Я тебя разбудил?
— Нет.
Уилл не знает, когда лгать стало так легко. Раньше он не мог врать Майку, но теперь слова просто выскальзывают из его уст, словно правда больше ничего не значит.
— Эм, — говорит Майк, поёрзав. — Мама попросила меня проверить, как ты.
Ну конечно, она попросила.
— Я в порядке.
— Здесь внизу холодно.
Уилл выпрямляется, с трудом сдерживая дрожь в голосе, и надеясь, что руки, держащие одеяло, не трясутся.
— Я в порядке, Майк. Я справлюсь. Можешь идти.
Взгляд Майка скользит по лицу Уилла, словно изучая его. И это, честно говоря, несправедливо. Потому что весь прошлый год Уиллу всё сходило с рук. Вся эта ложь и оправдания, все заявления, что всё в порядке, когда это было не так, и Майк не обращал на это внимание и не беспокоился. Так почему же он должен изучать его сейчас, будто он головоломка, которую ему вдруг снова захотелось разгадать?
— Я разговаривал с Оди, — медленно говорит Майк. Тени делают его скулы ещё более острыми, отчего у Уилла сжимается желудок. — Она сказала, что ты… боишься.
О боже мой. Грудь Уилла горит. Вот она, эта слишком знакомая жалость. На Майка надавили, и не только его мать, но ещё и Оди, чтобы он присмотрел за ним.
— Я не боюсь. Я не ребёнок, Майк, — говорит Уилл, не в силах скрыть раздражение в голосе.
— Нет, я знаю. Но она сказала, что Джонатан спит здесь, составляя тебе компанию.
— Ага, да. Так и есть, — Уилл понимает, что ведёт себя глупо – Майк может видеть пустой диван с места, где он стоит. И, возможно, это игра света, но на секунду ему кажется, что Майк закатывает глаза.
— Ты же знаешь, у меня есть уши, да? Я слышу, как он каждую ночь крадётся в комнату Нэнси. Я буквально за соседней дверью.
— Ты можешь просто уйти? Я в порядке.
— Я тебе не верю. Ты просто не хочешь создавать никаких проблем или что-то типа того.
— Нет, Майк. Я хочу побыть один. Я не хочу с тобой разговаривать, окей?
Если бы они всё ещё были близки, Майку сейчас было бы больно. Но он даже не вздрагивает, просто смотрит, не двигаясь, нахмурив брови.
— Отлично, — он переводит взгляд на стену за головой Уилла. — Ты ясно дал понять, что не хочешь спать в моей комнате. Но я просто хотел спуститься сюда и сказать, что ты можешь, конечно. Там не очень тепло, но точно лучше, чем здесь.
«Нет» уже вертится у Уилла на языке, когда он осознаёт, как сильно ему хочется сказать «да». Принять предложение и избавиться от мучений пребывания в одиночестве в комнате, которая кажется ему всем, что он хотел бы забыть.
Но есть что-то в том, как лицо Майка выглядит в мерцающем свете свечи, в том, что его глаза теперь почти чёрные, что заставляет Уилла предпочесть скорее замерзнуть насмерть, чем провести ночь с ним наедине в его спальне.
— Спасибо, — сухо говорит Уилл. — Но нет.
Майк стоит ещё несколько секунд, словно ждёт, что он передумает.
— Окей, — наконец говорит он. Он снова открывает рот, чтобы сказать что-то ещё, но останавливается. Он прочищает горло. — Тогда хорошей ночи.
— Хорошей ночи, — отвечает Уилл.
Когда Майк закрывает дверь, свет исчезает вместе с ним.
Уилл стоит, дрожа и размышляя о решениях, принятых им в жизни.
Как же. Глупо.
Он оглядывается назад и видит слабый свет свечи, которую зажёг ранее. Его тело настолько замёрзло, что он почти не чувствует его.
Это так чертовски...
Он тихо ругается, возвращается, чтобы задуть свечу, а затем берёт подушку и одеяло. Он поднимается наверх с фонариком в руке.
Дом темный и пустой. Молчаливый, за исключением тихого храпа Тэда Уилера в гостиной.
Уилл как можно тише закрывает дверь подвала — он не хочет представлять себе реакцию мистера Уилера, увидевшего, как он прокрадывается в спальню его сына посреди ночи. Тихо, шаги заглушаются двумя слоями носков, Уилл поднимается по лестнице.
Он останавливается у двери Майка, сжимая одеяло. Свет фонарика дрожит от того, как сильно трясётся его рука. Затем он стучит. Так тихо, что почти уверен, что Майк не услышит. И, если так и будет, он не уверен, что сможет набраться смелости постучать ещё раз.
Дверь открывается. Из комнаты льётся тёплый свет свечи. Глаза Майка тёмные и растерянные.
— Я передумал, — говорит Уилл.
Они смотрят друг на друга, и выражение лица Майка непроницаемое, как и все эти месяцы. Что случилось с его открытостью?
Майк отходит в сторону.
Он не осознавал, насколько плохой была эта идея, пока не закрывает за собой дверь, и в комнате не воцаряется тишина. Внезапно это именно тот сценарий, которого они избегали месяцами.
Маленькая версия Уилла мечтала бы остаться с Майком наедине ночью. Раньше он часто до самого утра придумывал какие-то небольшие нереальные сценарии, чтобы отвлечься от всего происходящего.
И вот он здесь, в спальне Майка, продрогший до костей, а Майк стоит у своей кровати, неловко теребя завязки своих спортивных штанов. Они так давно не разговаривали по-настоящему, что кажется невозможным найти слова.
— Эм, — Уилл подумывает вернуться вниз, но ни за что на свете он не станет менять своё решение ещё раз, делая ситуацию ещё более неловкой. — У тебя всё ещё есть тот запасной матрас? Тот, который мы использовали для ночёвок?
Его внутренне передёргивает от последних слов – он не хотел, чтобы это прозвучало ностальгически. Но Майк, кажется, с облегчением принимает эту задачу.
— Да, я его достану.
Пока Майк вытаскивает второй матрас из-под кровати, Уилл осматривает комнату. С тех пор, как он был здесь в последний раз, мало что изменилось. Что странно, ведь Майк так сильно изменился. Плакаты, беспорядок – всё это словно отголоски другой жизни, другого Майка и другого Уилла.
Уилл узнаёт на стенах некоторые из своих старых рисунков, которые он нарисовал, когда ему было лет двенадцать или тринадцать. Последней картины, которую он нарисовал для Майка, той, от которой у него всегда горит лицо, когда он о ней думает, нигде не видно.
— Это должно сработать.
— Спасибо.
Майк садится на кровать, а Уилл приседает и кладёт подушку на матрас. В комнате так тихо. Ни гудения от лампы, ни гула от радио. Электричество исчезло из проводов, и в этот момент, Уилл может поклясться, это создаёт неестественную тишину.
Он скользит под одеяло и краем глаза видит, как Майк делает то же самое. Это хорошо – если они спят, им не нужно разговаривать.
— Ты хочешь, чтобы свеча горела, или...
— Да, пожалуйста, — говорит Уилл чуть быстрее, чем следовало бы.
— Хорошо.
И снова становится тихо. Уилл закутывается в одеяло до подбородка и поджимает ноги к груди, чтобы согреться. Всё ещё холодно, но совсем не так, как в подвале. Он старается не ёрзать, слишком хорошо осознавая, что Майк рядом, слышит каждый шорох ткани.
Ни один из них не произносит ни слова.
Проходит минута. Затем другая.
— Ну, — наконец говорит Майк и поворачивается спиной к Уиллу. — Спокойной ночи.
Уилл смотрит ему в спину.
— Спокойной ночи, — тихо отвечает он.
В доме воцаряется тишина. Пламя свечи мерцает, и тени скользят по стенам. И хотя Уиллу всё ещё холодно, дыхание Майка рядом с ним отвлекает его достаточно для того, чтобы он не погружался в свои страхи. Этот звук почти так же знаком ему, как его собственное дыхание.
Уилл смотрит, как поднимается и опускается его спина, как чёрные волосы завиваются чуть ниже уха. Он пытается подстроить своё дыхание под дыхание Майка.
Возможно, он не проспит много сегодня ночью. Но он будет спать. Он переживёт эту ночь. Завтра электричество вернётся, и всё вернётся к норме... или к тому, что для них сейчас считается нормой. Майк сможет перестать чувствовать себя обязанным заботиться о нём, а Уилл сможет вернуть себе достоинство.
В конце концов, сон придёт.